Эшли Дьюал - Смертельно прекрасна Страница 3

— Ариадна? — Тихим голосом спрашивает она и вытирает ладони о фартук. Ох, как же нелепо он на ней смотрится. Серьезная и холодная, как метель в Миннесоте, она достойна жизни в девятнадцатом веке, а не коттеджа в веке информационных технологий. — Ари.

Норин делает несколько широких шагов вперед и внезапно прижимает меня к себе, да так крепко, что у меня перехватывает дыхание. Я неуверенно кладу ладони на ее плечи.

— Как ты? — Шепчет она мне в волосы. — Устала?

Не знаю, что ответить, поэтому молчу и зажмуриваюсь. Неожиданно мне не хочется отстраняться, хочется провести в таком состоянии вечность. Но тетя почти молниеносно размыкает объятия и неуклюже поправляет горло свитера. Лицо у нее непроницаемое.

— Садись. Выпей чай и поешь. Я приготовила тебе комнату на втором этаже. — Норин проходится пальцами по коже под глазами и порывисто отворачивается. Облокачивается о разделочный столик и кивает сама себе, будто соглашаясь с чем-то. — Ты любишь мяту?

Открываю рот, но она уже отвечает:

— Да, любишь. Точно.

Я растерянно усаживаюсь за дубовый стол. Мэри плюхается напротив, складывает в замок перед собой руки, и мы все замолкаем, будто видим друг друга впервые. Неловко. Я поправляю волосы, они у меня огненно-рыжие, как бронза, и связываю их в пучок. Трудно сказать, что именно я сейчас чувствую. Наверно, мне не по себе.

— Как доехала? — Рабочим тоном интересуется Норин, добавляя в чай мяту.

— Хорошо. Без проблем.

— Мы записали тебя в школу, отдали документы. Занятия уже идут пару недель. Но…

— Но идти завтра необязательно, — громко заявляет тетя Мэри и с вызовом косится на сестру, — если хочешь, отсидись пару дней или недель. Ничего не случится.

— Хотя лучше, — расчетливо парирует Норин, — уроки не пропускать, начало года ведь.

— Кому какое дело до этих уроков? Бессмысленная трата времени.

— В мире принято бессмысленно тратить время на занятия в школе, Мэри.

— А еще в мире принято носить обтягивающие джинсы и поощрять однополые браки.

— Ей нужно ходить в школу.

— А я что — говорю забить? Хотя можно и забить, — шепчет она, наклонившись ко мне, а затем вновь глядит на сестру. — Просто Ариадне стоит привыкнуть, вещи свои разобрать, в конце концов. Как думаешь, Ари?

Хлопаю ресницами и ощущаю, как в воздухе повисает напряжение. Ну, и странные у них отношения. Я вроде тут, но они вроде меня не замечают.

— Я сделаю, как вы скажете. — Поджимаю губы и киваю. — Завтра в школу? Хорошо.

— Норин так не говорила.

— Я так сказала. — Заявляет Норин холодным тоном.

— Ну, что за глупости? Понюхай базилик, Норин.

— Я сейчас дам тебе понюхать асафетид. — Развернувшись, угрожает Норин, и я вдруг думаю, что асафетид, как минимум, ядерная бомба, потому что взгляд у тети сердитый.

— Все в порядке, вы чего? — Я приподнимаю ладони в сдающемся жесте и встаю из-за стола. Норин и Мэри-Линетт синхронно переводят на меня взгляды. Никогда раньше я не замечала, что они так похожи. — Я могу разобрать вещи сейчас, а завтра пойду в школу.

— Это необязательно.

— Тетя Мэри, все в порядке. Мне плевать, правда. Не хочу ни о чем думать, а в школу пойду, чтобы занять мысли.

— Реджина бы сказала тебе идти, сказала бы не пропускать занятия и не терять время. Она бы так поступила. — Нарезая овощи, шепчет Норин, но на меня не смотрит, а пялится на свои руки и кромсает моцареллу. В груди покалывает. — Она бы не оставила тебя дома, потому что надо двигаться дальше, а я хочу, чтобы ты двигалась дальше. Понимаешь?

Мы смотрим друг на друга. Взгляд у тети Норин пронзительный. Она вновь опускает его на разделочную доску, а меня до сих пор трясет. Я сжимаю в кулаки пальцы.

— Понимаю. Я в комнату пойду, хорошо? А поем попозже.

— Тебя провести? — Приподнявшись, спрашивает тетя Мэри, но я покачиваю головой.

— Не надо.

— В доме много спален.

— Не волнуйся. Я спущусь к вам. Просто потом. — Киваю и пытаюсь выдавить из себя улыбку, но выходит паршиво. Лицо Мэри-Линетт бледнеет. — Все в порядке. Честно.

Я не знаю, зачем говорю это, кого пытаюсь убедить. В конце концов, поперек горла встает колючий ком, будто крик, готовый вырваться наружу, и, подхватив с пола сумки, я срываюсь с места, надеясь, как можно скорей найти свою комнату и спрятаться.

Никто за мной не идет. Ношусь, словно сумасшедшая от одного кабинета к другому, а когда нахожу нужную спальню, пятки у меня пылают, будто бы я металась по горящим углям. Захлопываю дверь. Бросаю вещи. Хватаюсь ладонями за лицо и невольно начинаю расхаживать по комнатушке туда-сюда. Я ничего не вижу. Не вижу, какого цвета обои, не вижу, стоит ли кровать, есть ли окно. Все превращается в огромное, черное пятно, и оно в то же мгновение сваливается на меня, будто гигантский камень.

Выпрямляюсь, растерянно оглядываюсь и внезапно вижу свое отражение в большом прямоугольном зеркале. Со мной что-то не так. Что-то не так с глазами. Подхожу ближе и только сейчас понимаю, что на щеках мокрые дорожки, что сосуды в глазах полопались, а губы дрожат, словно мне жутко холодно. Что за черт. Пытаюсь успокоиться, а внутри так и пылает пожар, неистовый и безжалостный. Закрываю пальцами глаза, а слезы все равно катятся. Стискиваю зубы, а подбородок все равно дрожит.

В конце концов, я просто ложусь на кровать и беспомощно подгибаю под себя ноги. Доктор сказал, что однажды мне станет легче. Какой же он все-таки ублюдок.

Не знаю, сколько проходит времени. Час или два, но я все-таки нахожу в себе силы и поднимаюсь с постели. Щеки чешутся. Я прохожусь по ним пальцами и грузно выдыхаю. Что ж, комната совсем небольшая. Стены черные, широкое окно завешивает серый тюль. Пол старый и потрескавшийся, немного стертый. Но мне нравится. Вообще люблю, когда темно, когда свет не пробивается сквозь шторки и не врезается в глаза. Только тогда мне уютно, будто бы мрак скрывает то, чем я ни с кем не захотела бы поделиться. Например, я плачу, а ночью слез не видно. Например, я впиваюсь ногтями под кожу, а в темное время суток свежие раны не удается разглядеть.

Встаю на ноги и скептически осматриваю небольшой деревянный комод и стол. Я не должна попусту растрачивать время, но копаться с вещами совсем нет желания. Не люблю я раскладывать по местам то, что потом обязательно окажется черте где. Складываешь все вещи в шкафчик, разглаживаешь их, придавливаешь ладонями, словно они самое дорогое, что у тебя есть в жизни. Но уже на следующий день сначала неаккуратно вытаскиваешь какую-нибудь майку, потом закидываешь не вывернутые джинсы. Наточишь карандашей, разложишь их в рядочек. Но через пару минут возьмешь один из них, и все они покатятся к чертовой матери, затеряются под столом, закатятся под кровать, короче, гнилое это дело.