Кристина Денисенко - Маг-искуситель (CИ) Страница 3

Осушив слезы, она выпрямила спину, расправила плащ. Под ним виднелся обтягивающий корсет с кружевами в зоне декольте, вздымающаяся упругая грудь и амулет с синим сверкающим кристаллом на изящной цепочке. Длинными тонкими пальцами с массивными кольцами, которые подымали боевой дух и приносили удачу на охоте, но не доставляли ни радости, ни восторга, Силимэри собрала волосы на затылке и закрепила прическу парой изысканных шпилек. Она вынула их из потайного кармашка левого кожаного сапога с мифриловыми вставками  — в правом лежал обсидиановый кинжал с персональной гравировкой: "Непревзойденная Силимэри".

Правда, — размышляла Силимэри, — не пора ли пролить свет на некоторые события, о которых я почему-то ничего не знаю? — она вышла из тени и направилась к громко рыдающей Тэдиэн, а перед глазами кинолентой пронеслись воспоминания.

Силимэри за последние годы научилась контролировать свои эмоции: она могла казаться сухой и бездушной, надменной и холодной, такой будто ее уже ничто не волнует и не способно вывести из себя. Не многим было известно, как ей тяжело давалась роль сильной эльфийки, когда в душе она слабая и беззащитная, как вывалившийся из гнезда птенец. И только здесь у моста Милреоси Силимэри могла дать волю чувствам, да и то уже не так, как прежде.

Одиннадцать весен назад Силимэри едва не покончила жизнь самоубийством. Тогда ей стало известно, что у Анк-Морхорке роман с Сариэль  — дочерью трактирщика из таверны «Семь небес для настоящего героя». Он не ночевал дома или приходил на рассвете со следами помады на шее. Сариэль нарочно оставляла метки: хотела, чтобы Силимэри знала, что и она тоже есть. Не замечать явных признаков Силимэри не могла. Она устраивала скандалы, била посуду, собирала вещи, уходила к родителям, уезжала на спецзадания в отдаленные уголки Империи, но Анк-Морхорке каждый раз возвращал ее домой: слезно просил прощения на коленях, клялся в любви и обещал, что подобное больше не повторится. Силимэри хотела верить, поддавалась уговорам и старалась понять и простить, а он все равно гулял и часто называл ее в порыве страсти "Сариэль". Силимэри стала постоянным клиентом таверны старика Нокуари — отца Сариэль. Днями и ночами напролет она пила эль, отдала за бесценок свои украшения, доставшиеся не только в качестве подарков от мужа за те восемь весен, на тот период прожитые вместе, но и фамильные драгоценности своей матери. Силимэри заливала горе спиртным, и ее облик увядал, в то время как пятнадцатилетняя  Сариэль расцветала, щеголяя в браслетах, ранее украшавшим запястья знаменитой Маранонэ — оперной певицы, бабушки Силимэри. Но со временем все фамильные драгоценности все-таки были выкуплены и хранились у  Силимэри в надежном месте.

Анк-Морхорке будто доставляло удовольствие наблюдать, как его жена убивается из-за отчаяния. В минуты ясного ума Силимэри даже считала, что таким образом он поднимает свою самооценку: мол, я эльф нарасхват, и богат, и умен, и чертовски красив. Они ругались, мирились, он обещал порвать с Сариэль, но их отношения все равно продолжались, и однажды такой же ночью, когда над городом висел печальный диск луны и каменные фигуры на мосту звали в загробный мир,  Силимэри вломилась в бюро ритуальных услуг, чтобы выбрать гроб, в котором будет удобно лежать.

Она едва держалась на ногах. Вся одежда пропахла табачным дымом и дешевым пивом: дорогие напитки уже были не по карману. Силимэри придирчиво рассматривала обивку. Она закрывала глаза и представляла себя в лакированном гробу, изнутри украшенном кружевами, представляла, как должно быть мягко, словно лежишь не на досках, а на перине. Но ни одного гроба с матрасом не нашлось. Тогда Силимэри подошла к столу администратора этого мрачного заведения и разыскала ежедневник, вырвала лист бумаги и неразборчивым почерком с прыгающими буквами написала всего две строчки: «Похороните меня в красном гробу и не смейте плакать над моей могилой, порадуйтесь: я отмучилась». Силимэри легла в гроб и, трижды перерезав вены на левой руке, отключилась.

По счастливой случайности Силимэри своевременно доставили в больницу, и уже на следующий день ей было стыдно смотреть в глаза поседевшей матери — Эрунталэ. Реабилитационный период после попытки самоубийства длился более полугода, но и спустя десять лет Силимэри не стала прежней. Часть ее души умерла тогда в том красном гробу, и чувствительность, как кровь на полу, засохла. Силимэри с головой ушла в охоту. Она перестреляла всех волков в западном лесу, с каждого собственноручно содрала шкуру, а потом отвезла меха в северное эльфийское королевство и отдала в детский приют для пошива верхней одежды. Слава о безжалостном охотнике в юбке долетела до самого императора, и он выслал ей приглашение пополнить ряды элитных охотников. Теперь Силимэри одна из немногих, кто не станет искать инструкции по выполнению заказного убийства, она тщательно все спланирует и без лишних вопросов справится с заданием в оговоренный срок. Такой ее сделала жизнь. Но порой ей хотелось разреветься и прильнуть к груди любимого человека, который жалел бы ее, гладил по волосам, спине, шептал нежные слова, с которым она бы смогла начать новую жизнь.

Силимэри тенью подкралась к Тэдиэн, но, не желая напугать, остановилась в полуметре и ровным голосом без каких-либо эмоций заговорила о погоде:

— Сегодня теплая ночь.

Тэдиэн вздрогнула и растерянно обернулась:

— Ночь… Ах, да, теплая, — их взгляды пересеклись.

— Я случайно подслушала ваш разговор, — Силимэри сделала шаг, не спуская глаз с заплаканной эльфийки, — так ты, значит, очередная подружка Анк-Морхорке?

Тэдиэн удивленно приоткрыла рот. Ее короткие белокурые волосы стояли копной и визуально походили на стекловату: такие же рыхлые, желтоватые и безжизненные. Бледная, лицо вытянутое, губы большие, а глаза не выразительные и маленькие, как у поросенка. Силимэри в очередной раз убедилась в безвкусии мужа. И пусть с лица воды не пить, но ни одна из его любовниц не представляла собой ничего особенного ни внешне, ни духовно: ночные бабочки, танцовщицы, певички и официантки. Так она думала.

 Тэдиэн  встала, и они стояли друг напротив друга, всматриваясь в черты лица. Силимэри отметила выступающий животик, но на ее лице не дрогнул ни один мускул. Маска безразличия словно срослась с кожей, и снимать ее было бы мучительно больно.

— Если ты подслушивала, то мне нет смысла отвечать: ты и так все знаешь, — Тэдиэн жалила, как оса, но у Силимэри давно выработался иммунитет к подобным репликам и вообще к любовницам мужа.