Валерия Савельева - Шипы лилий Страница 3

Друг тоже поднимается, подхватывает с земли цветок лилии, осторожно прокручивает его в пальцах. Губы Быстрокрылого замирают, касаясь лепестков, будто оставляя на них свой след.

— Нет, прости… Анна, знаешь, что лилии были принесены в наши края с Земли? — короткий взгляд в мою сторону. — Тот мужчина сказал, что лилии тогда были цветами любящими ласку, очень нежными и ранимыми. После этих слов я вспомнил о тебе, сравнивая…

Почему-то в словах Рина боль смешивалась с облегчением. Тёмные волосы закрывали красивое лицо, не позволяя увидеть его выражение, и в сомнениях я сама всё же сломала последнюю границу. Подошла к нему, осторожно обнимая, целуя куда-то в висок. Во сне ведь можно всё? Наверное, именно в грёзах начинаешь понимать, что друг и приятель по шалостям давно уже воспринимается как взрослый и красивый мужчина.

Я не дала ему договорить, закрывая губы своими, прося оставить слова на потом. Лилии? А так ли важны они? Полёт — вот что всегда было дорого нам обоим. Но не могу раскрыть пламенные крылья, поднимая в воздух себя и Рина, ведь он сказал «нет». А крепкие мужские руки бережно сжимают тело, заставляя подчиняться чужой воле, и вот пальцы Быстрокрылого уже расстёгивают крючки на платье, один за одним…

Лишь выгибаюсь, сильней прижимаясь к его груди, запрокидывая голову, чтобы почувствовать на шее тепло властных губ. Пуговицы на его рубахе никак не желают расстёгиваться, а моё платье уже падает вниз, к ногам. Остаётся только перешагнуть через него, чувствуя кожей прохладный ночной воздух и жар ладоней парня, ласкающих мою спину и бёдра.

Воздух всегда подпитывает горящее пламя… Страсть же питается чувствами и желаниями. Но у нас с Быстрокрылым, думаю, было смешано всё и сразу! Гремучее соединение жара огня, получившего, наконец, порцию свежего воздуха и разгорающегося от того ещё больше, и чувств, которые таились в глубине души.

Кожа касается кожи, его пальцы и губы осторожно изучают моё тело, не упуская ни единой меры. И я плавлюсь в этих объятиях, будто воск горящей свечи, отдаю всю себя, желая, чтобы Рин получал такое же безграничное удовольствие. Он ласкает мой живот, сжимает напряжённую грудь своими властными руками, а я только и могу, что гладить плечи парня да зарываться пальцами в тёмные волосы.

Полностью принадлежу ему! Но телом — только сейчас, а душой, пожалуй, уже очень и очень давно.

Я села, кутаясь в подхваченное с травы платье. Уже начало светать и божественные звёзды на небе казались почти незаметными. И вместе с восходящим солнцем пришло осознание, что всё происходило в реальности, а сон — лишь моя выдумка, позволяющая расслабиться.

Белые лилии раскиданы по всей поляне, но почти завершённый венок лежит практически рядом, можно рукой дотянуться. Что и сделала, очень осторожно, стараясь не разбудить лежащего рядом парня, крепко обнимающего меня за талию даже сейчас.

Вплетаю ещё пару цветов, закрепляю венок тонкой лентой ткани оторванной от подола платья — всё равно его вчера успел знатно потрепать огонь. Цветы за ночь совершенно не завяли, казалось, будто они лишь пару минут назад сорваны с куста. Наверное, мне действительно пойдёт венок из лилий, светлые лепестки будут красиво смотреться на тёмно-каштановых волосах, в которых играют пламенные блики.

Венок вытащили из моих пальцев и осторожно опустили на голову, потом губ коснулся мимолётный поцелуй. Я улыбнулась, разглядывая заспанное лицо Рина — такое родное, самое любимое.

— Моя лилия… — шепчет Быстрокрылый, а я улыбаюсь, обнимаю его крепко, проводя пальцами по спине.

— Рин? — замерла, касаясь самыми кончиками тонких шрамов на лопатках.

Ночью я была пьяна им, не замечала ничего, кроме чувств и поцелуев, кроме безумия, накрывшего нас с головой. К тому же, я понимала, что за пять лет на войне кожа Быстрокрылого обязательно должна покрыться шрамами. Битвы — не самое безопасное, что можно придумать! Но спина, она неприкосновенна для тиийцев, там ведь наши крылья, вся магия…

А парень улыбается грустно, протягивает руку к венку на моей голове… Лилии, почему он вчера начал говорить о них? Только спрашиваю другое:

— Быстрокрылый, зачем ты вернулся сюда? Война не закончилась, даже перемирия не ожидается…

— К тебе, — спокойное пожатие плеч. — Какая разница, есть война или нет, когда Иоанна заперта в одиночестве в этом городе? Это чистая правда, я скучал.

Пальцы легко проводят по щеке, но я не позволяю себе забыться и сейчас. Отрицательно качаю головой, требуя другого ответа.

— Хорошо, не зачем — почему ты вернулся?

В душе неприятное предчувствие. Если отпустили, значит, не нужен больше был, а когда бы парень вновь смог стать ненужным? Только если…

И в подтверждение моим догадкам, Быстрокрылый поворачивается спиной, позволяя увидеть два светлых шрама на смуглой коже, как раз там, где материализуются крылья. Воздушные крылья моего мальчика, обожающего небо.

— Знаешь, эти цветы… — слова разбивают тишину, только почему же они опять о лилиях? — Чтобы прижиться в условиях нашего мира, они смогли защитить свои стебли шипами, стали расти большими кустами, но в то же время наши лилии привязаны. Если не достать отросток, не пересадить куст, он так и будет цвести на одном месте — это плата за полученное. Шипы — защитная реакция, она помогает цветам, но даже за такое обязательно нужно чем-то заплатить.

Я не понимала к чему клонит Рин, при чём тут плата? Но продолжала слушать, обнимая его со спины, пытаясь перенять все чувства.

— Так и у нас есть какая-то «защита» и «цена» за неё. У тебя, например, огненные крылья, божественный дар, но именно они приковывают к этому городу.

Кивнула, соглашаясь, ведь он выразил именно те мысли, что крутились у меня в голове вечером. Парень, наверное, ощутил моё движение спиной, потому что продолжил:

— Да, у меня нет теперь крыльев, но я и не жалею. Потерять их — своеобразная защита. Я хотел сбежать обратно, но на план по «выращиванию шипов» ушло целых пять лет… Без сил я бесполезен там, — он смеялся, но мне это казалось простым сотрясением воздуха. — Зато, пожалуй, нужен здесь.

Рин крепко сжал мои заледеневшие от таких откровений пальцы. Бешено стучало сердце, но невозможно было понять — его или моё. И даже птицы прекратили свою песнь, замолчав на время, чтобы оплакать крылья тиийца, который любил небо больше жизни.

— Не думай так! — будто бы действительно мысли читал.

— Как так? — произнести получилось глухо, болезненно.

— Я обожал скорость и небо, но в жизни есть и другое, что безумно люблю… У наших врагов есть одноразовые камни-артефакты, они могут «запечатать» крылья и силу тиийца. Но это не оружие.