Подбор персонала в мире оборотней, или HR нигде не пропадет (СИ) - Александровна Алла Страница 3

Ребятишки переглядываются, а затем девочка с волшебными прохладными ладошками, так облегчившими мне страдания, спокойно отвечает:

— Ты возле нашей деревни. Семейкино.

Название деревни мне ровным счетом ни о чем не говорит, потому продолжаю расспрашивать:

— А больница тут далеко?

Мысль, что я просто все это время была не в себе и вот в таком, невсебяшном состоянии и ушла из больницы, и оказалась здесь, спасительна и логична, чего уж там.

В конце концов, если меня сильно приложило по голове, то вполне вероятна кома, временная потеря памяти и даже личности… Я могла пролежать какое-то время в больнице… Может, и до лета, почему нет… И вот летом очнулась, встала, словно лунатик, и пошла… Куда-то. И вышла сюда.

Невероятно, но допустимо… С натяжечкой.

Думать о том, что меня сюда кто-то мог привезти и бросить, жутко. Морозом по коже прямо отдает… Ведь, если это так, то что со мной делали, пока была не в себе?

Вздрагиваю, поспешно оглядываю себя, провожу руками по телу, словно пытаясь нащупать возможные травмы и прочее. Ничего не нахожу, к счастью. И по ощущениям, во мне ничего не убыло и не прибыло. Понятно, что точнее я это выясню, когда до зеркала доберусь, до цивилизации, но пока что никаких прямо очень уж тревожащих фактов нет. С легкой оторопью осознаю, что одета я так же, как в тот день, когда меня уволил гад Аркадий Викторович, то есть, в серое длинное пальто, под которым такой же серый строгий офисный костюм. Ошалело смотрю на свои ноги в удобных зимних кроссовках. Это что такое вообще? Почему я в этом? Если из больницы ушла?..

Значит, не из больницы?

Но…

— Больница — это что? — спрашивает девочка, и я только рот открываю в удивлении. Она не знает, что такое больница?

Моргаю, перевожу взгляд с одного ребенка на другого, затем почему-то на реку, и выше… И замираю, ощущая, как по спине начинает течь холодный пот.

— Два.

В горле пересыхает от ужаса, такого внезапного, такого острого, что говорить не получается, только хрипеть.

— Чего два? — удивляется кто-то из детей.

Вместо ответа показываю на горизонт, где уже вовсю играет закат.

— Два. Солнца. Два.

Дети послушно смотрят туда же, пожимают плечами, словно никого из них не изумляет то, что на небе сейчас вместо одного яркого солнечного диска, их два. Один — словно чуть ближе, мельче, а второй — темной громадой позади первого. И нет, это не визуальный обман. Их реально два. Солнца.

Поворачиваюсь опять к детям и внезапно вижу, как один из щенят принимается сжиматься в комочек, скалиться, тихонько порыкивая и странно выгибаясь в холке. Причем, никто из ребятишек на это особо не обращает внимания, только та девочка, что помогла мне унять головную боль, с легкой досадой косится на щенка и закатывает со вздохом глаза:

— Маюн… Ох, Горра… Когда ты уже научишься…

А я, холодея до онемелых пальцев, наблюдаю, как шерсть, только что топорщившаяся дыбом на холке, словно впитывается в дрожащее тельце щенка, как розовеет кожа и сползают с макушки мохнатые ушки, становясь вполне обычными, человеческими… И буквально через пару секунд на месте щенка сидит голенький мальчишка лет пяти-шести, моргает и улыбается мне проказливо и щербато.

Молча, не в силах выдавить из себя ни слова, перевожу взгляд на девочку, а та только пожимает плечами:

— Он пока не умеет долго удерживать зверя…

За горизонт падает двойное солнце, и синхронно с ним я валюсь на землю, принимая накрывшую сознание темноту с облегчением и даже радостью.

Очень уж яркие кошмары в коматозном забытьи, чересчур реальные…

Глава 3

— Ну, удачи тебе, Сандрина, — старый Марх вздыхает, похлопывает по плечу, вполне по-отечески, — пусть на тебя Горра посмотрит благосклонно.

Я уже в курсе, что это — одно из самых лучших пожеланий удачи, принятых здесь, в этом мире, а потому только киваю благодарно, обнимаю старого волка, так бескорыстно и по-доброму приютившего меня пару месяцев назад, вздыхаю…

И сажусь в повозку к его сыну, Верруху, отцу той самой девчонки, с волшебными руками и светлой пушистой косичкой, что когда-то избавила меня от головной боли.

Девчонку зовут Маррина, а ее неугомонного братишку, из-за которого я в первые же минуты своего пребывания в этом мире позорно вырубилась в обморок, Маюн.

И да, они оба — волки. Волчата, вернее. Оборотни, как бы это дико не звучало.

И их отец, и мать тоже. И дед, старый Марх.

И вообще, все население деревни с таким земным, таким понятным названием Семейкино, тоже волки. Это невероятно, но, черт возьми, факт. Тот самый факт, который приходится принимать, как данность.

Ну, или я не в себе, что тоже вполне возможно. Вариант, где я валяюсь в коме, пришибленная здоровенным, по-питерски коварным куском льда, свалившимся на мою машину, тоже имеет все шансы на существование. Лежу на больничной койке и ловлю цветные реалистичные глюки про другой мир и волков-оборотней в нем.

А еще я могу тупо быть мертвой. И место, в котором сейчас нахожусь — своеобразный загробный мир. А почему бы и нет?

В конце концов, оттуда никто не возвращался и точно не рассказывал, что именно находится на том конце туннеля…

За эти два месяца, пока жила в деревне, автоматически принимая бескорыстную помощь от жителей, глупо хлопая ресницами в ответ на любопытные вопросы о своем происхождении, одежде и прочем, какие только мысли в голову не приходили. Все перебрала, вот клянусь.

Неоднократно ходила на берег той самой реки, возле которой меня нашли местные ребятишки, пытаясь хоть что-то отыскать в своей совершенно пустой голове. Осколки воспоминаний, например… И ничего не находя. Вообще ничего. Пустота, провал, прямо с того мгновения, когда услышала страшный скрежет льда по крыше, и до своего пробуждения на берегу под возбужденный гомон ребятишек…

Я знаю, что такой выверт сознания вполне возможен. Одна подруга, когда-то давно попавшая в жуткую аварию, основательно переломавшую ее, признавалась, что самого момента аварии не запомнила. Только то, как вильнула машина, испуганный мат водителя… И все. Дальше уже больничная палата. Мозг милостиво выкинул из памяти то, как она летела в железной банке с обрыва, переворачиваясь вместе с ней несколько раз…

Может, и со мной такое же? Кто его знает… В любом случае, до истины я, наверно, так никогда и не докопаюсь. Да и смысла нет. Я здесь, этого пока не изменить.

Остается что? Только принять реальность такой, какая она есть. Даже если это загробный мир. Я же не смогу с этим ничего поделать? Не смогу… Значит, надо продолжать жить. Ведь, несмотря на непонятки с попаданием сюда, жить-то хочется. И хочется жить хорошо…

И не в деревне, кстати, которая мне, несмотря на доброту и простоту местных, спокойно принявших меня и даже придумавших какую-то свою, вполне стройную теорию моего появления на берегу их речки, теорию, которую я не разрушала, потому как смысла не было… Так вот, эта деревня за два месяца опостылеть успела до невозможности. Ну вот не деревенский я житель, вообще ни разу!

Ритм жизни, с ранними побудками, бесконечной работой по дому, простыми развлечениями, отсутствием элементарных удобств, вообще не радовал. Нет, если бы выбора не было у меня, то, естественно, пришлось бы приспособиться.

Но в том-то и дело, что выбор имелся…

Мир, в котором я оказалась, был огромным и разнообразным. Даже имея ту скромную информацию, которой меня снабдили местные, я смогла сделать выводы по крайней мере об общем его строении. И существах, его населяющих.

И понять, насколько мне повезло. Прямо по нескольким основным пунктам повезло.

4.01

Во-первых, тут говорят на понятном мне языке. Причем, отлично осознавая, что язык этот — не русский, я его понимаю, могу на нем читать и писать, и как-то его в своей голове трансформирую в привычные образы.

Во-вторых, несмотря на то, что оборотни — это сказки и дичь полнейшая, но я про них, благодаря популярным фильмам и книгам, хотя бы что-то знаю, и не все из того, что я видела и о чем читала в своем мире, оказалось полнейшей ерундой. Конечно, это лишний раз свидетельствует в пользу того, что я все-таки не в другом мире, а в коме сейчас, на больничной койке, а в голове моей — дикая мешанина из привычных образов и фантазий… Но об этом я предпочитаю не думать, а реагировать на ситуацию здраво.