Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???] - Mu Su Li Страница 3

Монах коротко взглянул на небо и наконец заговорил. Как если бы слова были золотом, он холодно сказал лишь два:

— Где он?

Услышав это, слуга мгновенно оживился. Он указал на угол немного поодаль и торопливо сказал:

— Он только ушёл! Уверен, он ещё не добрался до ворот! Я знаю лечебницу Цзянов, учитель, мне… мне проводить вас?

Впрочем, скоро слуга пожалел о своих словах и захотел хорошенько ударить себя. Зачем он вообще открыл рот?!

До чего нужно ненавидеть жизнь, чтобы в такую холодную зиму идти рядом с этим человеком-сосулькой. Слуге показалось, что остаток его жизни сократился вдвое, только пока они прошли эти несколько проулков. Он то и дело поглядывал на молодого монаха, но так и не решился спросить, чего тот хочет, и лишь запомнил небольшую родинку на шее сбоку.

Прежде чем слуга замёрз бы до смерти, они всё же вышли на угол проулка перед лечебницей Цзянов.

Как слуга и предполагал, учёный, что выглядел так, будто не устоит под порывом ветра, ещё не прошёл через ворота и, шаг за шагом, медленно двигался по улочке с корзиной с едой в руке.

Странным образом он шёл, разговаривая сам с собой, и голос его звучал по-разному — был то чистым и приятным, то низким, хриплым и угнетённым.

— Ты лично взбирался на гору, чтобы поймать мне цыплёнка? Мы так хоть через месяц доберёмся? — этот был чистым.

— Ну я хоть быстрее, чем неходячие, — этот — хриплым.

— Вижу, тебе жить надоело.

— Я уже три года как мёртв.

Учёный словно разделился, в совершенстве разыгрывая ситуацию «Что значит, ты так болен?» на два голоса в одиночку. А после он обернулся бумажным человечком и проскользнул сквозь щель в стене лечебницы Цзянов.

Слугу, что имел неосторожность наблюдать за всем этим, охватил ужас, он хотел тотчас же сбежать. Он уже занёс ногу, когда вспомнил, что рядом с ним всё ещё стоит ледяной монах и ему нужно заплатить. Перепуганный, он без единого слова сунул мешочек с деньгами в руки учителю, а когда произносил: «За вашу доброту», был уже в двух ли[9] от него.

Монах нахмурился и опустил глаза, рассматривая кошель.

Кто знает, когда эту вещь стирали в последний раз? Изначальный цвет было уже не разобрать, от нее разило старым маслом и рыбой.

Он уже почти разжал руку, желая тут же избавиться от грязной вещи, но поймал снова раньше, чем завязка соскользнула с пальца. Сохраняя почти безразличное лицо, на котором проступал лишь намёк на отвращение, он с поношенным кошелём в руках бесшумно направился к воротам лечебницы Цзянов.

Слуга, прибежав обратно к ресторану «Девять вкусов», опёрся о стену, чтобы перевести дыхание, и долго хватал воздух ртом, а когда к нему вернулась способность говорить, бурно жестикулируя, описал караульному, что случилось. Закончив, он помедлил и, зашипев, точно сомневаясь, проговорил на одном дыхании:

— Я вдруг понял, что тот учитель кажется мне знакомым.

— Ты целыми днями за этой стойкой, столько людей проходит мимо — конечно, кто угодно покажется знакомым, — проворчал караульный.

Слуга судорожно вдохнул и выпрямился, скользнул взглядом по стене, на которую опирался, и внезапно заметил кое-что.

На стене висело объявление о розыске — к сожалению, его повесили в Большие снега[10], оно сразу вымокло и замёрзло, его занесло снегом, и уже на следующий день портрет было не рассмотреть. Слуга только раз взглянул на него тогда из-за стойки, и у него осталось лишь смутное впечатление.

Теперь это объявление было оборвано более чем наполовину, оставалась только нижняя часть портрета — шея, но на ней можно было ясно рассмотреть родинку сбоку — точно в том месте, где такая же была у того учителя.

Слугу тут же прошила дрожь: это был разыскиваемый преступник, за которого назначили награду!

* * *

От автора:

Хэй, я снова здесь ~

В новелле может быть много собачьей крови[11]. Сюаньминь — гун, Сюэ Сянь — шоу[12], не перепутайте. Как и раньше, 1vs1, ХЭ. Целую, поехали!

Примечание [1]: Первый абзац и стал источником вдохновения, это изменённый отрывок из «Семи исправленных рукописей» Лан Ина. Оригинальный текст: «Друг мой, отец Цзинь Мао, в конце периода[13] посетил уезд Синьхуэй провинции Гуандун. Однажды ранним утром, когда поднимался прилив, с небес в песок упал дракон — рыбаки забили его палками до смерти. Чиновники и простой люд пришли посмотреть на него: в высоту он был с человека, в длину — десятки чжанов[14], его покрывала чешуя, словно на картине, но живот был весь красный. Об этом мог бы рассказать любой, кто видел его».

Глава 2: Бумажный человечек (2)

Лечебница Цзянов располагалась на улице Яньчао, большинство её деревянных строений три года назад сгорели дотла, осталось лишь полуразрушенное восточное крыло, где можно было спрятаться от сильного ветра или дождя — но и только. Непригодное для человека, оно было идеальным пристанищем для призраков.

Цзян Шинин, сын семейства Цзян, даже не достигнув двадцатилетия, стал блуждающим призраком в собственном доме.

Сквозь трещину в стене он проскользнул в дом — и застыл, медля, однако его рот словно жил своей жизнью:

— Ворота и комната разделены Восточно-Китайским морем, что ли? — снова зазвучал чистый и звонкий голос.

Цзян Шинин закончил говорить сам с собой и с хмурым лицом закатил глаза — повисла тишина, а затем он ответил низким хриплым голосом:

— Я вошёл, но корзинка с едой застряла снаружи.

— Восхищаюсь тобой, — засмеялся он высоким голосом, а через мгновение снова заговорил другим:

— Я польщён.

В лунном свете можно было рассмотреть, как позеленело его лицо — похоже, он не желал больше говорить.

Три шаткие стены восточного крыла были черны как смоль от дыма, а северное окно превратилось в дыру, открытую ветру. В одиннадцатый лунный месяц в пятую стражу ещё не светало, и только луна порождала тени, заливая слабым сиянием угол комнаты. Мужчина, что сидел в оконном проёме, был наполовину освещён холодным лунным светом, наполовину скрыт в темноте.

Его одежды сливались с чернотой ночи, красивые прямые брови отбрасывали тени, чернильно-чёрные глаза чуть заметно блестели, и даже по одному лишь силуэту можно было заключить, что этот человек хорош собой… Только лицо его, наполовину