Карина Демина - Невеста Страница 30

А он помешал.

— Ты бы сгорела, девочка.

Нет!

— Да. Ты не справилась бы с этой силой. Вымесок не удержит полную жилу, а ты — молнию. Не обижайся, но ты не настолько альв.

А кто тогда?

— Радость, — он гладил плечи и спину, ногами сжал мои ноги, не позволяя высвободиться. И прижимал так крепко, что мне вдруг стало очень неудобно.

Он ведь все-таки мужчина.

— Не надо бояться, — Оден тихо засмеялся. — Я не трону тебя.

И зачем-то добавил:

— Я знаю, за кем охотятся грозы.

Откуда? Он вообще знает как-то слишком уж много.

— Гримхольд — это граница и там… всего хватало. Однажды мне пришлось разбираться с крайне неприятным делом.

Гроза откатилась довольно далеко. И ко мне постепенно возвращалась способность думать.

Лучше бы не возвращалась.

— Тогда я много нового для себя узнал. В том числе про грозы. Я ведь спрашивал. Раньше. Почему не сказала?

Потому что не настолько ему верила.

А сейчас?

И сейчас не верю, но выбора особо нет. С учетом его осведомленности.

А еще кажется, гроза не прошла для меня даром.

— Оден…

Безумие полное. Но жар в груди нарастал и грозил сжечь. И волосы начали сухо потрескивать, а по коже нет-нет да пробегали огненные змейки.

А если бы я и вправду молнию поймала?

— Нахваталась?

Его пальцы скользнули по щеке и коснулись губ.

Значит, граница. И полукровок там хватало. И грозы за кем-то приходили. И наверное, не только с грозами дело имел. Тогда чего ждет?

Мне плохо.

— Помоги. Пожалуйста.

Самой не удержать эту заемную силу… и полыхну вот-вот.

Оден не позволил.

Нет, я целовалась… давно, в прошлой жизни, тогда мне уже исполнилось четырнадцать, а он, сын найо Риато, был на два года старше. В то время два года выглядели непреодолимым препятствием. Но не настолько непреодолимым, чтобы не спрятаться за амбаром — у мамы имелись собственные представления о том, как должна вести себя девушка… от тех поцелуев осталось полустертое ощущение неудобства, любопытства, лакрицы и сигарет.

С Оденом иначе.

Я лишь делюсь накопленным жаром. Я лишь… губы у него жесткие. И никакой лакрицы.

Стыда, впрочем, тоже.

— Так хорошо?

— Да.

Жар ушел. И радоваться бы, что малой кровью обошлось.

— Больше помочь не надо? — отпускать он меня не собирается.

— Нет.

— Жаль.

Это издевка? Но Оден тихо вздыхает.

— Спи, моя радость.

Утро началось… о да, утро началось.

С головной боли. С предательской слабости, когда руки трясутся настолько, что флягу к губам поднести не могу. С премерзкого вкуса во рту и раздувшегося языка, который, казалось, вот-вот заткнет глотку. Тогда я задохнусь.

В носу свербело и хлюпало, а глаза слезились даже от того слабого солнечного света, который проникал в пещеру. Хуже всего, что я помнила все, случившееся накануне. И приближение грозы, чей голос манил, обещая поделиться силой. И собственное внезапное безумие — сейчас я прекрасно понимала, что если бы не Оден, то от меня осталась бы горстка пепла.

Молнию выпить…

Да, Мать-Жрица танцевала в грозу, она сама звала грозу, хватало силы. И молнии слетались к ней на руки, а она подносила огненные шары к губам. И лицо ее в этот миг теряло всякую красоту. Небесный свет стирал кожу, и я видела лишь серые мертвые мышцы, сквозь которые просвечивала кость. Длинный язык разворачивался, погружаясь в молнию, и свет наполнял уродливое вдруг тело.

Глоток за глотком, до самой последней капли.

А взамен на подставленный поднос падает камень — желтый алмаз. Или красный. Изредка — синий. Она отрыгивала их, и вытирала губы батистовым платком, а потом протягивала руку для очередной молнии. И все повторялось.

Наверное, этих камней не хватало, если Храм решился связаться с такими, как я.

Сколько лет было Матери-Жрице?

Никто не знает. Но поговаривали, что она — ровесница самой Королевы Мэб. И уж точно в состоянии удержать силу. А я… пары грозовых разрядов хватило, чтобы засиять.

Было мучительно стыдно.

И за танцы на камнях. И за то, что позже случилось… и вообще за все сразу.

— Я знаю, что ты проснулась, — Оден сидел у входа в пещеру. — Вылезай, пока совсем не околела.

Совет был своевременным.

— Твоя одежда здесь. Сушится. Если меня стесняешься, в плащ завернись.

Стесняться в лагере я быстро отучилась, но плащ прихватила сугубо потому, что с плащом теплее.

Небо было чистым и ясным, от вчерашней грозы — ни облачка. Разве что камни отмыла дочиста. Гранит всех оттенков алого поблескивал слюдяными жилами, словно вышивкой. Сквозь трещины пробивалась трава, и раскрывались белые венчики быстроцветов. Уже к вечеру плотные пока бутоны иссохнут и осыплются, не в силах перенести наступление темноты.

— Эйо, — Оден повернулся ко мне. — Пожалуйста, не отходи далеко. Здесь сильно пахнет серой. Я не хочу тебя потерять.

— Не буду.

Я расстелила плащ и легла, позволяя солнцу самому прогнать холод. Бывало и хуже. К полудню отпустит, а завтра и вовсе забудется. Главное, чтобы гроз не случалось.

Оден перебрался поближе и руки на плечи положил.

— Мышцы размять надо. Ты в первый раз грозу слышишь?

— Да.

Он надавил большими пальцами на позвоночник, сильно, но осторожно. И все равно было больно, я с трудом сдержалась, чтобы не сбросить его руку.

— Тебе ведь девятнадцать уже.

Знаю, о чем он думает: поздно. В храме я была самой старой, и Мать-Жрица долго сомневалась, стоит ли тратить на меня время. Потом сказала, что чем позднее, тем дороже.

Наверное, она бы порадовалась: из меня получился бы красивый камень.

— Ты понимаешь, что теперь тебе надо избегать гроз?

Не всех, только тех, которые идут с Юга. Еще пару недель и сезон закончится. А там, до осени, будет спокойно… и как-нибудь справлюсь.

Или решу проблему раз и навсегда.

Решусь решить.

Оден растирал мышцы. И холод уходил вместе с головной болью и тошнотой, стыд и тот исчез. Осталось любопытство.

— Что ты еще знаешь?

— Эйо, я не в курсе всех тонкостей…

И замечательно, поскольку в ином случае самым разумным вариантом с моей стороны был бы побег.

— …но если ты почувствуешь неладное, пожалуйста, скажи. Вчера я чудом тебя нашел. Много воды. Сера. Запахи мешаются. Я не хочу, чтобы подобное повторилось.

Я тоже.

Он замолкает, я закрываю глаза, проваливаясь в мягкую уютную полудрему. И когда Оден вытягивается рядом, не протестую. Так даже лучше.

Надежней.

Потом будет вечер. И вода, подсказавшая путь к чаше, в которую открываются горячие ключи и подземные источники черной земляной крови. Та мешаются с грязью и серой, и смесь несет в себе глубинную чистую силу земли. Правда, при этом источает сладкий запах гнили и серы, от которого Оден начинает чихать.