Ольга Матвеева - Иван-Дурак Страница 30

— Попалась, птичка! — вскрикнул Иван весело. — Попалась! Я коршун, я схватил маленького беззащитного воробушка! Сейчас как наброшусь!

И он набросился… Кусты потом долго перешептывались о нежданном любовном приключении, свидетелями которого они стали. Они по цепочке передали эту весть всем своим сородичам, деревьям и птицам. Хорошо, что эта сплетня, обросшая новыми пикантными подробностями, не дошла до Иркиных родителей. К счастью, они не понимали языка растений и птиц. Они были бы очень расстроены, если бы узнали. Они-то были убеждены, что их ненаглядная дочка еще не выросла. Для них она так и осталась девочкой лет десяти. Их Ириша и любовная сценка в кустах никак не могли соединиться в одну картинку. Для них это были вещи несовместимые.

Спать Ивана уложили на веранде, на скрипучей железной кровати… Иван сразу понял, что к Ирке ему этой ночью не подобраться — родители отрезали все подходы. Мать заняла оборону в своей спальне, которая первой вставала на предполагаемом пути похотливого юнца к их нежному бутону, отец улегся в зале на диване, охраняя вход в девичью светелку. Ха-ха. Он-то свое уже получил. В этом маленьком городке полно укромных местечек. Иван заснул со счастливой улыбкой. Проснулся рано — солнце светило ему прямо в глаза. Заворочался. Услышал голоса во дворе:

— Не пара он нашей Ирке, не пара. — Женский голос.

— Да нормальный, вроде, парень. Учится, работает. Серьезный. С таким не пропадешь. — Возражал мужской.

— Э-э-х, до старости лет дожил, а в людях разбираться так и не научился. Да хлыщ он, хлыщ! Неужели не видишь? Красавчик! Да он не о семье думает, а о том, как нашу Ирку в постель затащить, прости господи. А потом наиграется… и только его и видели, ищи ветра в поле! — снова женский. — Ох, болит у меня душа за Иришу, ох, болит. Ох, чувствует мое сердце, намается она с этим Ванькой, ох, намается!

— Ну что ты каркаешь-то, мать? — мужской голос. — Ты думаешь, я что ли о семье думал, когда в первый раз с танцев-то тебя провожал?

— Вот, охальник! — женский смех.

— Дела, — подумал Иван. — И жениться-то еще не успел, зато уже обзавелся тещей, которая меня ненавидит. Нужно срочно отсюда сваливать.

На завтрак были оладушки со свежим клубничным вареньем. Пекла «теща». Иван про себя отметил, что она хорошо готовит, но и это не примирило его с ее взглядами на его, Иванову, сущность. Он, разумеется, считал себя вполне порядочным молодым человеком, никаким не хлыщом, свое нежелание жениться он объяснял молодостью, а желание регулярно затаскивать Ирку в постель — вполне естественной физиологической потребностью, ну и любовью, безусловно. После завтрака стал благодарить за оказанное гостеприимство и прощаться. Ирка пошла провожать его на вокзал. По дороге заглянули еще в пару укромных уголков. Уже на подступах к автовокзалу навстречу им попалась толстая, оборванная старуха, она, казалось, натянула на себя сразу все вещи, которые скопила за всю свою жизнь. Она была похожа на ходячую свалку. Ирка схватила Ивана за руку и хотела перебежать на другую сторону дороги. Не успела. Поля-шатина их заметила.

— Беда! — взвыла она. — Вижу беду! Девка! Беги от него! Беда! Вижу беду!

Иван растерялся, но все же прибавил шагу и Ирку за собой потянул. Когда завывающая старуха осталась позади, Ирка разрыдалась.

— Она никогда не ошибается, никогда! Слышишь! Ее весь город боится! — кричала она. — Что все это значит? Какой беды мне ждать от тебя?

— Риша, девочка моя! Ну что за глупости! Это всего лишь выжившая из ума старуха. Забудь, прошу тебя, забудь! Я люблю тебя. Ну что ты, какая беда? Все будет хорошо, обещаю. — Иван обнимал Ирину и гладил по голове.

Обещать-то он обещал, только ему самому было как-то неспокойно. Жутковато даже. Впрочем, когда расхлябанный автобус подвез Ивана к областному центру, он уже и думать забыл о полоумной старухе. Вспоминал лишь Иркино тело.

Никогда еще Иван так не ждал осени и начала учебного года. В то бесконечное лето начало занятий значило для него воссоединение с Иркой. Разлука добавила остроты его чувствам, навыдумывала про Ирку каких-то небылиц. В фантазиях и еще красивее стала она, и выше, и тоньше, и добрее, и готовить научилась, как собственная мать (чтоб ее…), и одевалась теперь только в мини-юбки… В общем, когда Иван встретил ее на автовокзале, увешанную сумками и авоськами и все в тех старинных потрепанных джинсах, даже не сразу признал: так отличалась настоящая Ирка от того образа, который в последние недели угнездился в его голове. Был несколько разочарован этим несоответствием. Отмахнулся от него. Обнял Ирку. Настоящая Ирка была теплая, мягкая и пахла зеленым домиком с резными наличниками: супами, оладушками, вареньем, спелой вишней и клубникой. А это получше, чем какой-то там бесплотный фантом, сотканный воспаленным разлукой воображением.

Осень была счастливой и сложной. Главными врагами были тетя Маша, вахтерша из Иркиной общаги, и баба Нюра — из Ивановой. Эти зловредные бабы всячески мешали счастью влюбленных — как церберы охраняли они свои владения от чужаков. Не на страх, а на совесть. В те времена и возненавидел Иван вахтеров. О! Это особая порода людей. Они всегда все обо всех знают. Их амбиции никогда не совпадают со статусом, а крохотная зарплата входит в столь вопиющее противоречие с властью, которую они имеют, что это озлобляет их на весь свет и заставляет властью злоупотреблять. Однажды Иван проник к Ирке в общагу еще засветло, оставив тете Маше для пристального изучения свой студенческий билет и пообещав покинуть помещение до десяти часов вечера, но не покинул — не смог оторваться от Иркиной тонкой шеи, от ее круглых детских коленок… Студенческий билет тетя Маша отдавать отказалась. Наотрез. Пригрозила сообщить в деканат о его аморальном поведении. Иван хотел было начать скандалить, да вовремя догадался, что тетю Машу криками не возьмешь — она только еще больше раззадорится. На принцип пойдет. Вздохнул печально, понурил голову, направился к выходу, приостановился, обернулся и грустно так проговорил, глядя как бы на тетю Машу, но как бы и сквозь нее:

— Эх, тетя Маша, тетя Маша, да знаю я, что виноват, знаю. Вы совершенно правы, что не отдаете мне студбилет. Правила есть правила. Вы выполняете свою работу. Я все понимаю. — Снова тяжело вздохнул. — Но и вы меня поймите, я ведь ее люблю. Сами же знаете, как тяжело расставаться с любимым человеком, — и снова медленно побрел к выходу.

— Знаю, как не знать, — вздохнула тетя Маша, вспомнив своего покойного мужа, который хоть и был горьким пьяницей, да в воспоминаниях остался удалым молодцем с лихим чубом, торчащим из-под фуражки, и с неизменной подругой-гармошкой. — Эй, Лёвочкин, стой! Жениться что ли на Ирке-то нашей собираешься?