Шесть соток волшебства - Юлия Стешенко Страница 30

Отпевать такого умершего нельзя, заказывать по нему панихиду тоже. Три дня после погребения человек будет сниться тебе — звать с собой, угощать блюдами, которые ты любишь больше всего, смешить. Ни в коем случае не смейся, не принимай от него угощения и не иди туда, куда он зовет. Помни: древо соединяет небо и подземные глубины, но идут по этому пути в обе стороны. Ты можешь вернуть мертвого к жизни — но и мертвый может забрать тебя в смерть.

Если ты все сделаешь правильно, через три дня после погребения человек вернется.

Это очень сложный и очень опасный ритуал, отнимающий много силы. К тому же потом тебе придется поддерживать в воскрешенном жизнь — и это тоже требует много силы. Вероятно, ты проживешь намного меньше того, что уготовано судьбой. Вероятно, ты будешь болеть. А после твоей смерти умрет и воскрешенный. Поэтому ты будешь вынужден принести в жертву чужую жизнь — не ради себя, а ради человека, которого ты вернул.

Я не говорю, что ты должен пойти по моему пути. Я не говорю, что ты ни в коем случае не должен ходить по нему. Я просто даю тебе знания и возможности. Обдумай все, взвесь риски и прими собственное решение. Но думай хорошо — отказаться от своего выбора ты уже не сможешь.

Удачи тебе и счастливой жизни. Я ни о чем не жалею.

Твоя бабушка.

Прикрыв глаза, Инга откинулась на спинку стула. Ощущение было… странным. С одной стороны, в ней все еще кипела ярость. Да, бабка была не родная. Да, может, она никогда не любила приемную внучку, да и не обязана была любить. Но как, как, как, мать твою, она могла вот так вот, походя, взвешенно и равнодушно подписать Инге смертный приговор?! Нормальные люди так не поступают!

Но с другой стороны… Людоедская фанатичная целеустремленность бабки вызывала уважение. И даже в некотором роде жалость. Старуха, разочаровавшись в сыне, сосредоточила всю свою любовь на внуке — и в этой любви пошла до конца.

Если бы Инга потеряла единственного близкого человека — что она сделала бы? Как далеко зашла в попытках его вернуть?

Аккуратно сложив письмо, Инга сунула его в папку с документами на дом и взялась за веник. Смела в совок осколки кафеля и куски штукатурки, пропылесосила пыль, прикрыла развороченную лежанку струганными досками из сарая. Монотонная работа успокаивала, создавала обманчивую иллюзию простоты и безопасности. Мир, в котором все неприятности можно убрать веником и тряпкой, — что может быть лучше?

Протерев пыль, Инга застелила раскуроченную лежанку льняным полотенцем, разложила спелые яблоки и водрузила по центру глиняный кувшинчик с цветами. Подумав, она добавила в композицию несколько пыльных букетиков высушенного зверобоя и чабреца, полностью заполнив пространство. Теперь лежанка выглядела как инсталляция безумного художника, зато следы спонтанных археологических раскопок исчезли полностью.

А под салфеточки и букетики Вячеслав точно не сунется. К — конспирация.

Глава 27 Добрая бабушка Валя

Глава 27 Добрая бабушка Валя

Санька вертелся на стуле, болтал ногами и постоянно порывался соскочить. Наталья ловила его, прижимая узенькие плечики вниз, угрожающе что-то шипела и тут же просительно улыбалась Инге — как будто боялась, что та устанет от бесконечных и бессмысленных усилий.

Вторая попытка тоже ничего не дала.

Успокоившаяся и отдохнувшая, Инга снова сцепилась с порчей. Она ковыряла проклятие со всех сторон, искала слабые места, щели или хотя бы узенькие нити трещин, которые можно подцепить, заякориться и оттуда уже разламывать по кусочкам черный панцирь, но раз за разом утыкалась в монолит. В порче не было слабых мест. В ней не было щелей. И не было трещин. Монолитная, как яйцо из карбида вольфрама, порча сияла безукоризненным совершенством — и неумолимо пережевывала Санькину жизнь, всасывая ее в себя и переваривая.

— Да сиди ты спокойно! — отчаявшись, гаркнула Наталья, виновато моргнула и потупилась. — Вы извините нас, Инга Викторовна. Так-то Саня послушный, спокойный, просто устал к вечеру, вот и капризничает. Сиди тихо, я тебе говорю! — зашипела она на сына. — Не шевелись, пусть тетя тебя внимательно рассмотрит. А я тебе завтра киндер куплю.

— Два! — широко улыбнулся щербатым ртом Санька. — Тетя Инга, а у вас конфет нету?

— Саня… — шокированно охнула Наталья. — Отстань от Инги Викторовны, у тебя своих конфет целый пакет валяется.

— Ну так они же дома. А я тут, — логично возразил Санька. — Я думал, здесь тоже конфеты будут. Как в больнице.

— Вы извините нас, — снова испуганно заморгала Наталья. — В больнице у педиатра вазочка с леденцами на столе стоит, чтобы детишки не сильно нервничали. Вот Санька и привык, что если осмотр — так обязательно сладости.

— Да. Тетя врач добрая, — авторитетно закивал Санька, сползая на краешек стула. Наталья, поймав его за плечи, предотвратила попытку побега. — Тетя врач добрая. И на регене тетя добрая. И в лабатории. Только иголками колет, но все равно добрая. Просто у нее работа такая, — очень серьезно пояснил Санька.

— Понимаю, — так же серьезно согласилась Инга, срезая с русой головы прозрачную прядку волос. — В больнице все тети добрые, а если и делают что-то неприятное, то только ради твоей пользы.

— Ага. Ради пользы. Шприцем колют, трубкой слушают и градусником мерят, — перечислил все свои беды Санька. — А знаете, что еще?

— И что же? — подняла брови Инга.

— Я для тети в лабатории в стаканчик писаю, — шепотом сообщил Саня. — Потому что ей очень надо.

— Для анализов, — согласилась Инга. — Для анализов самые разные вещи берут. Вот я, скажем, у тебя немного волос отрезала и ногти остригла.

— Но в лабатории печенье дают. Баба Валя добрая, она меня всегда жалеет и печеньями угощает.

— Саня! — болезненно поморщилась Наталья. — Прекрати сейчас же! Ведешь себя так, будто тебя дома