Ричард Матесон - Где-то во времени Страница 31

– Нет, – ответила она.

Правда, в словах ее не было уверенности.

– Не бойтесь, – сказал я. – Я последний человек на свете, кого вам следует бояться.

Еще несколько минут мы шли в молчании. Мой рассудок, как маятник, колебался между чувствами и здравым смыслом. С точки зрения эмоций дело улажено. Я прошел сквозь время, чтобы быть с ней, и теперь не Должен ее потерять. С реалистической точки зрения я понимал, что для нее я неизвестная персона. Но все же почему она спросила: «Это вы?» Очень странно.

– Откуда вы? – вновь задала она вопрос.

– Из Лос-Анджелеса, – ответил я.

Это, разумеется, не было ложью, но в той ситуации едва ли было и абсолютной правдой. Мне хотелось сказать больше, хотелось открыть ей обстоятельства нашей чудесной встречи, но я не осмеливался. Она не должна узнать о том, как я до нее добрался.

Мы уже почти дошли до откоса. Через несколько секунд мы окажемся на приморской аллее и скоро дойдем до гостиницы. Нельзя было продолжать вот так молча идти рядом с ней. Надо начинать действовать, идти к сближению. И все же как я мог просить ее о встрече в тот вечер? Ей наверняка предстояла репетиция, а потом ранний отход ко сну.

Вдруг без всякой видимой причины – если только страх потерять ее интерес к себе моментально не перерос в страх потерять ее навсегда – я почувствовал, что меня транспортируют обратно в 1971 год. Я остановился как вкопанный, вцепившись пальцами в ее плечо. Вокруг меня завертелся пляж, мрак стал застилать глаза.

– Нет, – невольно пробормотал я. – Не дай мне это потерять.

Не помню, сколько времени это продолжалось – несколько секунд или минут. Помню только, как она стояла передо мной, пристально глядя на меня. Я знал, что она напугана. Сама ее поза говорила об этом.

– Пожалуйста, не бойтесь, – умолял я.

Ее вздох подсказал мне, что я мог бы с тем же успехом попросить ее не дышать.

– Простите, – сказал я. – Я не хотел вас напугать.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила она.

В голосе ее слышалась тревога, отчего я испытал прилив благодарности.

Я попытался улыбнуться и невнятно хмыкнул, якобы выражая насмешку над собой.

– Да, – ответил я. – Спасибо. Может быть, позже я смогу рассказать вам, почему…

И прикусил язык. Надо более внимательно следить за своими словами.

– Можете идти дальше? – спросила она, словно не заметив моего замешательства.

Я кивнул.

– Да.

Полагаю, я говорил довольно спокойно, хотя мне казалось невероятным, что мы разговариваем. Я еще не освоился с тем благоговением, которое вызывала во мне ее близость, возможность слышать ее голос, чувствовать под пальцами ее плечо.

Я вздрогнул, осознав, что сильно сжимаю ее руку.

– Я сделал вам больно? – испуганно спросил я.

– Ничего страшного, – отозвалась она.

Прежде чем продолжить путь к гостинице, мы помолчали.

– Вы болели? – спросила она.

Этот вопрос показался мне почему-то забавным.

– Нет, просто… устал от путешествия, – сказал я и попытался взять себя в руки. – Элиза?

Она издала слабый вопрошающий звук.

– Мы не могли бы сегодня вместе поужинать?

Она не ответила, и моя уверенность тотчас же испарилась.

– Не знаю, – наконец произнесла она.

Когда я вдруг понял, что сейчас 1896 год, то устыдился собственной бестактности. Незнакомые мужчины не подходили на пляже к незамужним женщинам, не держали их за руку и не гуляли с ними, а также не просили без приглашения составить им компанию на ужин. Такие поступки подходили для оставленного мной времени, здесь они были неуместны.

Словно напоминая мне об этом, она спросила:

– Можно узнать вашу фамилию, сэр?

Меня кольнула официальность ее тона, но я ответил в том же духе:

– Извините. Надо было представиться. Кольер.

– Кольер, – повторила она, словно пытаясь логически осмыслить мою фамилию. – А вы знаете, кто я?

– Элиза Маккенна.

Я почувствовал, как ее рука слегка дернулась, и подумал – она, наверное, решила, что я ищу встречи с ней из-за того, что она известная актриса, и никакой тайны здесь нет; что я какой-то полоумный поклонник, пронырливый охотник за состоянием.

– Дело не в этом, – сказал я, словно она прочла мои мысли. – Я пришел к вам не потому, что вы… то, что вы есть.

Она не ответила, и, помогая ей взобраться на откос, я вновь почувствовал тревогу. Как мог я вообразить, что встреча с ней даст мне покой? Может быть, она не убежала и не позвала на помощь, но принимала меня с некоторым опасением.

– Я знаю, все это кажется необъяснимым, – говорил я в надежде, что слова мои не покажутся простой банальностью и не вызовут подозрений. – Но тому есть причина, и я не стану ее скрывать.

Зачем я продолжал гнуть свою линию? Такой подход мог лишь увеличить ее подозрительность в отношении меня.

Теперь мы оказались на извилистой дорожке для прогулок. Я чувствовал, как сердце у меня бьется все сильнее. Через несколько секунд мы войдем в здание. Вдруг она бросится в свою комнату и запрет дверь, прекращая всякое общение? И я ничего не смогу с этим поделать. Мне казалось неправильным снова приглашать ее на ужин. А что еще сказать, я не знал.

Теперь мы поднимались по ступенькам крыльца. Ноги казались налитыми свинцом, и когда я открывал входную дверь, то подумал, что она весит тысячу фунтов. Мы одновременно вошли внутрь. Не помню, остановился ли я первым, или это сделала она. Помню только, что впервые посмотрел в лицо Элизы Маккенна при полном освещении.

Ее фотографии лгали. Она намного привлекательней, чем ее изображения. Перечисление отдельных черт не в состоянии передать магию их сочетания. Хочу, однако, отметить, что у нее серо-зеленые глаза, высокие изящные скулы, идеальный по форме нос, пухлые красные губы, не требующие помады. Ее кожа имела оттенок бледной розы в лучах солнца. Пышные и блестящие желтовато-коричневые волосы были в тот момент забраны наверх. Она подняла на меня глаза с выражением столь неприкрытого любопытства, что я едва не признался ей прямо на месте, что люблю ее.

Полагаю, что на протяжении этих секунд в том тихом коридоре мы смотрели друг на друга через пропасть в семьдесят пять лет. Люди из разных эпох, думаю, выглядят по-разному – так, как свойственно их времени. Полагаю, она разглядела это в моем лице, как я разглядел в ее. Разумеется, это неосязаемо и не может быть разложено на составные части. Хотелось бы мне более точно это описать, но не могу. Знаю лишь, что она ощущала в моем облике 1971 год, как я четко ощущал 1896-й в ее внешности и манерах.

Правда, это не объясняло то, почему она продолжала смотреть на меня с откровенностью, которую женщина ее эпохи и положения не должна была проявлять.