Дина Лампитт - Изгнание Страница 31

Когда они были в середине очереди, Николь заметила черную карету лорда Джоселина Аттвуда с фамильным гербом Эйвонов на боку: в нем преобладали малиновый и золотой цвета.

«Впечатляет!» – подумала Николь и улыбнулась, увидев, как из окна кареты высунулась сначала знакомая шляпа, а потом – голова самого Аттвуда.

Он бросал что-то, по-видимому, монеты, потому что окружающие экипаж люди тут же рассыпались, что позволило ему двигаться относительно быстро.

– Наш новый друг тоже приближается к переправе, – сказала она радостным голосом.

Сэр Дензил не ответил, и Николь увидела, что глаза у него закрыты, хотя было не похоже, что он спит, потому что губы у него двигались, как если бы он молился. Отнесясь к этому поначалу с уважением, актриса вдруг почувствовала, что ее охватила дрожь, когда она подумала, о чем может молиться этот человек, решив, что все, о чем он думает, связано с ней.

Отчим Арабеллы не собирался никому давать чаевые, поэтому только через час они наконец-то смогли пересечь узкий мост и въехали в город с южной стороны. Взгляд приезжего неизменно обращался налево, где на востоке, подпирая купол неба, возвышался величественный Ноттингемский дворец. Расположенный на скале, возвышающейся на добрых сто футов над примыкающими к реке долинами, он восхищал и подавлял своим видом. В двадцатом веке, играя в ноттингемском театре, Николь побывала на его развалинах и посетила дворцовый музей, горько жалея тогда о том, что от его былой мощи не осталось почти ничего, что могло бы напомнить о легендарной битве злого шерифа с доблестным Робином Гудом. Теперь же, хотя и было видно, что дворец уже довольно старый, актриса в полной мере убедилась в его величии и великолепии, представив себе, каким он был во времена своей славы. К своему огромному удивлению, Николь увидела реку, омывающую стены дворца и явно заменяющую ров; она прекрасно помнила, что в ее веке от этой реки не осталось и следа.

Карета повернула к огромному зданию, расположенному перед крепостной стеной, и остановилась возле старинного постоялого двора, уютно примостившегося между крепостным валом и рекой, в непосредственной близости от скалы, на которой возвышался дворец. Над входом в гостиницу висела доска, на которой было написано «Пилигрим», и, прочитав название, Николь вдруг начала кое-что вспоминать. Она была уверена, что тогда, в будущем, она побывает на этом месте и они неплохо повеселятся именно в этом заведении, которое будет называться «Поход в Иерусалим». Ее спутником будет один актер, ставший через какое-то время одним из ее любовников. В тот день они оба были страшно возбуждены, узнав, что эта гостиница является самой старинной в Англии. Почувствовав дрожь возбуждения от того, что она попала на то место, которое в какой-то мере имело отношение к ее прошлой жизни, Николь повернулась к сэру Дензилу и, как только экипаж остановился, спросила:

– Мы не станем останавливаться здесь?

– Напротив, именно здесь мы и остановимся. А почему ты спрашиваешь?

– Но эта гостиница просто прилипла к скале… и мне кажется, что здесь не очень уютно.

– Но все остальные постоялые дворы в городе наверняка забиты битком, и я подумал, что тебе понравится это историческое здание. Когда-то оно служило дворцовой пивной и в нем собирались и знатные рыцари, и простой люд перед тем, как идти в поход против сарацинов, – он приблизился к ней. – Но ты ужасно побледнела, дитя мое, – с этими словами сэр Дензил обеими руками схватил ее маленькую ладошку.

Николь торопливо ответила:

– Мне просто нужно выйти на воздух, – она открыла дверцу кареты и, не дожидаясь пока кучер опустит подножку из трех ступенек, немного неуклюже спрыгнула на землю.

Прямо перед собой она увидела реку, извивающуюся между скалами и тускло мерцавшую под чужим хмурым небом; ветер, неожиданно сильный и холодный для августа, вздымал на ее поверхности небольшие волны. На берегу стояла ветряная мельница, ветер добросовестно раскручивал лопасти колеса, ниже по течению виднелась еще одна. Ближняя явно обеспечивала замок так необходимыми его обитателям хлебом и пивом; все ее выходы были сделаны в виде пещер, ведущих к замку и закрытых воротами.

Никогда еще Николь не чувствовала себя такой одинокой, мрачное здание на своем каменном постаменте преобладало над всем и подавляло все вокруг; река казалась безжизненной, по ее берегам не виднелось ни одного дома, и только одинокий рыбак сидел на противоположном берегу. Знание того, что через какое-то время этой реки не будет вовсе, что она полностью исчезнет с лица земли, так напугало Николь, что она начала мелко дрожать. И тут ей в голову пришла ужасная мысль.

Стоя на этом месте и глядя на эту фантастическую картину глазами жителя двадцатого века, Николь вдруг подумала, что это и есть реальность, это и есть ее настоящая жизнь, а то, где она была раньше, ушло, растворилось в воспоминаниях, превратилось в сон.

Стоя на берегу реки и отчаянно борясь с этой мыслью, Николь была просто парализована страхом, страхом того, что прошлое, в котором она оказалась, почти полностью овладело ею и все больше подавляет ее. Николь Холл потихоньку исчезает, медленно удаляется от нее, чтобы, быть может, уже никогда не вернуться.

Полная мрачных дум, она отказалась от ужина, понимая, что будет просто не в состоянии вести беседу. Она ушла к себе в комнату и с лицом, таким же мрачным, как скала, на которой стояла гостиница, легла на кровать. Так она молча лежала, наблюдая, как ночь постепенно опускается на странный город и в темноте матово поблескивает извилистая река.

Когда она уснула, она увидела СОН, который не беспокоил ее уже довольно долго. Она опять оказалась в больничной палате, наблюдая за телом, окутанным проводами. Около кровати сидел Луис, и Николь увидела, что он плачет. Как все, он делал это очень эффектно и красиво, представляя себя перед аудиторией.

– Господи, – говорил он полным трагизма голосом, – что же я натворил?! Что же я с тобой сделал!?

Женщина не реагировала, и тогда Луис начал читать текст одной из сцен из «Испытания», то место, где происходит диалог между Джоном Проктором и Абигайль Вильямс. Каждую фразу он заканчивал словами: «Ты слышишь меня? О, прошу тебя, слушай и внемли!» Но тело оставалось неподвижным, и единственным другим звуком в комнате был шум вентилятора.

Николь во сне произнесла имя Луиса и поняла, что он замолчал и начал подходить к телу со странным выражением лица. Но в следующую секунду черты его лица снова помрачнели, и, остановившись, он достал платок и смахнул слезы.

– Я приду на следующей неделе, – тихо произнес он. – Я буду стараться. О, дорогая, я никак не могу поверить, что такое случилось. Никак не могу!