Дылда Доминга - Erratum-2 Страница 31

— Что это? — прошептала Лили и двинулась в том направлении, а потом лицо ее побледнело, когда она узнала рубашку Ника, его брюки и пояс с пряжкой в виде переплевшихся крылатых демонов.

— Нет, — губы шевелились, почти не издавая звука, только тихий шелест, как у Джареда.

— Девочка, — проговорил аспид, с грустью глядя на одежду. — Похоже, он добился своего.

— Нет, — Лили качала головой, не желая верить.

— Ник, — она импульсивно метнулась к шару и коснулась его рукой, но шар лишь спружинил, отталкивая ее в сторону.

— Не обожглась? — Гарус с тревогой наблюдал за ней. — Нам нечего здесь делать. Давай убираться подобру-поздорову, пока ты не покалечилась, — увещевал он, но Лили его не слышала.

— Нет — качала она головой, не то в ответ на слова Гаруса, не то своим мыслям. — Боже, нет. Неужели я не успела на какие-то несчастные дни, часы? Почему я не сбежала в первый же день из рая. Я бы успела. Я бы упала до того, как он совершил эту глупость. Я бы свалилась ему прямо на голову.

— Нам всем есть о чем сожалеть, — философски заметил аспид, — но прошлое не изменить.

— Изменить, — запротестовала Лили, но потом поникла, вспоминая слова Небироса.

— Нам лучше возвращаться, — крыло аспида легко коснулось плеча Лили. — Нам не место здесь. Не ровен час, кокон разгорится — а тогда жди беды.

Но Лили не слышала его слов, не понимала. О какой еще беде могла идти речь, если единственная беда, которую было не исправить, уже случилась.

— Я остаюсь, — едва слышно прошептала она.

— Тебе не удастся войти в кокон, — сказал аспид.

— Я знаю, — спокойно произнесла она.

— Тогда что?

— Я остаюсь, — ответила она так, словно никаких больше объяснений не требовалось.

Аспид тяжело вздохнул, выпустив клубы дыма.

— Ладно, как хочешь, — пророкотал он, и, взмахнув антрацитовыми крыльями, поднялся в небо.

Лили не знала, сколько времени прошло. Она сидела рядом с коконом, лежала, обходила его кругами, стучала по нему руками и пару раз даже с силой заехала ногой. Но ничего не происходило: кокон отталкивал ее, и изнутри к ней не донеслось ни единого звука. Только груда осиротевших вещей свидетельствовала о том, кто остался внутри.

— Ник, — ее глаза запали, а белки покраснели от нехватки сна. — Ты был прав, когда говорил мне остаться. Все это: обмен, меч — было глупостью. Если бы я просто осталась, у нас с тобой было бы еще несколько месяцев настоящей жизни. Жизни ли? — она сама горько усмехнулась своим словам. — Да какого черта, разве важно, как это называется. — Лили утерла предательские слезы, катившиеся по ее щекам. — Я ведь знаю, что тебе было не все равно, сукин ты сын. Ты ведь падший, ты, мерзавец по определению, ты должен был украсть меня, не отпускать. Взбесить светлых, довести их до белого каления и хохотать им в лицо. Зачем ты добровольно пошел в ловушку? Ты ведь знал, ну зачем? Неужели тебе не хватило первого раза? Или не хватило?

— Ник, — Лили облокотилась о кокон и бессильно сползла по его стенке на землю. Каменная крошка вместе с песком безжалостно вдавилась в ее кожу и отпечаталась неровным узором на щеке.

— Ник, — всхлипнула она, — пожалуйста, если ты слышишь, вырвись, порви этот чертов светящийся шар в клочья. Дай мне знак, что мне сделать? Я порву его сама. Хочешь, я сожгу его?

Но кокон и Ник в нем отвечали ей лишь полным безмолвием.

— Знаешь, мне всегда чего-то не хватало, даже когда я была светла, — Лили сжала онемевшие пальцы. — Я не обрела покой. Я просто не могла понять, что меня тревожило, что не так. А на самом деле, я лишь стремилась к себе настоящей, к тебе.

— Если бы я только успела понять все раньше, я никогда не отпустила бы тебя. — Сквозь слезы улыбнулась она. — Я бы уговорила Гаруса сесть на тебя сверху и не подыматься до тех пор, пока ты не угомонишься.

— Ник, — ее рука нежно коснулась сферы, словно он мог ощутить ее прикосновение. — Мне так не хватает твоих рук, твоего запаха… твоей издевки, — Лили горько усмехнулась и прикрыла глаза, окунаясь в воспоминания, но они были лишь тусклыми картинками, лишенными жизни и трехмерности.

— Ник, пожалуйста, — ее потрескавшиеся губы шептали его имя, как молитву, а веки бесполезно пытались увлажнить высохшие глаза, которые резало так, словно в них насыпали песка.

Лили свернулась клубком без сил на его одежде и потянула носом знакомый запах. Если она больше никогда не очнется, то, по крайней мере, ее последние видения будут счастливыми, пока она окутана его ароматом, его вещами. Его вещь. Была ли она когда-то большим для него, чем вещь? По-настоящему большим.

Где-то на земле в ее любимом городе снова шел дождь, и глаза Ника безмолвно отвечали на ее вопрос. Она была большим, настолько, что он не смог жить, как прежде, зная, что ее никогда уже не будет рядом. Проклятый, для которого любовь стала самым страшным и окончательным проклятием.

Лили закричала, и сквозь неверный сон ей казалось, что она продолжает кричать, сотрясая своим отчаянным воплем и ад, и небеса.

И если мир изничтожится в клочья — верь.

И если все отвернутся — верь.

И если сердце последним ударом пронзит тишину и замолкнет — не отрекайся.

Верь тем, что осталось — сутью своей.

Чья-то рука нежно гладила ее по голове, перебирая волосы. Вокруг плескался такой покой и свет, что не хотелось пробуждаться. Но сознание неизбежно возвращалось, а вместе с ним и ком боли, с каждой секундой становившийся все больше и окончательно заслонивший и свет, и тепло, когда она распахнула свои глаза. Поначалу Лили так ничего и не увидела, кроме ослепившего ее света, настолько яркого, что ей пришлось зажмуриться. Рука вновь нежно коснулась ее головы, успокаивая.

— Икатан, не бойся, все будет хорошо. Я помогу тебе, ты исцелишься. — Она узнала бы этот голос, даже не назови он ее по имени, которое больше ей не принадлежало.

— Синглаф, — ее губы еле шевелились, слишком иссохшие, чтобы нормально раскрываться. Влага коснулась губ, и после того, как она сделала несколько долгих глотков и облизала потрескавшуюся кожу, ей стало немного легче. Его тонкие пальцы осторожно коснулись век, и приятная прохлада пролилась внутрь. Лили несколько раз моргнула и сумела, наконец, сфокусировать взгляд.

Он был также прекрасен, как тогда, когда она принадлежала седьмым небесам. Белый и сияющий, безупречный и такой спокойный и сильный, что, казалось, не существует беды, которой он не мог бы помочь.

— Что ты здесь делаешь? — фраза прозвучала почти чисто, без хрипа.