Нэнси Хольдер - Отчаяние Страница 31

— Давай же, Сильви, отвечай… Ага! Сильви, это мама. Слушай…

Она застыла с широко открытыми глазами, потом ахнула и зашептала:

— Нет… нет…

Холли выхватила трубку.

— … хочешь ее увидеть — отдай мне Холли.

«Майкл. Он похитил Сильвану».

Тетушка кинулась в объятия Кари. Та, хоть и не была особо чутким человеком, крепко ее обняла и спросила:

— Что стряслось?

— Кьялиш тоже у тебя? — спросила Холли.

— Ох, нет, — едва выговорила Кари. — Они у него?

Tante Сесиль зажмурилась и начала напевать заклинание на французском.

— Мисс Катерс! Как же я рад слышать ваш голос! — разлился Майкл ядовитым елеем. — Разумеется, Кьялиш здесь. А вы не знаете, где его отец? Никак не могу до него достучаться.

— Где устроим обмен? — бесцветным голосом спросила Холли.

Тетушка мгновенна замолчала.

— Нет, даже не думай, — шепнула Кари, но в ее глазах читалось: «А может, так и должно быть — как расплата за Жеро».

— Ну конечно же на воде, — произнес Майкл с особенным удовольствием.

— Когда?

— Скажем, на третий вечер.

— Почему не раньше?

— Наберись терпения, Холли, — усмехнулся он. — И кстати…

— Что?

— Вряд ли я отдам их живыми.

Раздались гудки.

Дядя Ричард проявил явное недовольство, узнав, что вся компания едет к нему — Холли и Аманда ничего об этом не сказали, а он рассчитывал остаться наедине с дочерью и племянницей в тишине и безопасности.

Как только все устроились, tante Сесиль прочитала заклинание, дядю стало клонить в сон, и его отправили наверх в спальню.

— Мы на осадном положении, — объявила тетушка, одновременно укладывая волосы в ряды косичек и вплетая в них серебряные и бирюзовые бусины.

Вокруг дома отважно и ловко ходили дозором… три кошки — спутники ведьм Катерсов. Холли с Амандой начали понимать, на что способны эти животные, кем они являются на самом деле: верными слугами, которые без слов могут рассказать об увиденном, и помощницами — магическими исполнителями воли своих хозяек.

Геката, спутница покинувшей ковен ведьмы, держалась отдельно, но усердствовала больше остальных.

С тех пор как Николь уехала, она преследовала всех птиц у дома Андерсонов и со рвением крестоносца в Святой земле устраивала в подвале облавы на грызунов.

В гостиную вошла Баст, как бы объявляя этим, что вокруг все спокойно.

Tante Сесиль посмотрела сначала на нее, потом на Холли, помрачнела, отвела глаза, затем снова подняла взгляд и сказала девушке:

— Пойдем-ка на кухню.

Там она облокотилась о большой стол и проговорила:

— Вот что, деточка. Тебе следует покормить воду, тогда твоя магия станет сильнее.

— Что-что? — У Холли по плечам и спине забегали мурашки. — Это как?

Тетушка замялась.

— Когда-то давно — и во многих религиях — люди… приносили жертвы.

— Да, я слышала.

— «Дать что-нибудь воде» означает принести это в жертву. В воде.

Холли по-прежнему ничего не понимала. У ее ног кружила Баст — урчала и терлась хвостом.

— То есть утопить.

Колдунья-мамбо посмотрела на кошку, которая ласково мяукнула в ответ и снова начала похлопывать хвостом по лодыжкам своей хозяйки.

9

ДЕВЯТАЯ ЛУНА

Всех сильнее нынче мы,

Наша суть темнее тьмы,

Пытки, смерть, порок и ложь —

Мир вокруг объяла дрожь.

Дружно молимся во марке,

Лунный свет — сигнал к атаке.

Глас Богини тих и тверд:

«Каждый враг быть должен мертв».

ХОЛЛИ

Сиэтл, ноябрь

Она не смогла убить Баст.

Она принесла в жертву Гекату.

Холли отстранилась от того, что делала: отводила глаза от умоляющего взгляда прекрасной кошки, когда погрузила ее в ванну, не замечала отчаянного сопротивления животного.

Девушка словно вышла куда-то, полностью закрыла сознание — не видела, не слышала и не чувствовала ничего. Кто-то другой — тот, кто жил в самом глухом закоулке ее души, — забрал жизнь любимицы Николь и отдал духам — темным, с какими сама она никогда прежде не общалась.

Духи ответили — жертвоприношение открыло им дорогу. Холли будто обдало пронизывающим ледяным ветром. Она стояла на коленях в полутемной ванной в свете единственной черной свечи, дрожала от холода, испытывая страх и стыд: теперь уже ничего нельзя было вернуть.

На улице Баст и Фрейя запрокинули головы и яростно, отчаянно взвыли. Их крик мог бы поднять мертвого из могилы, но в доме крепко спали — Холли наслала на всех глубокий сон. Кошки бились о входную дверь, о нижние окна, сходили с ума от злости и умоляли не убивать их подругу. Лицо юной ведьмы застыло словно маска, сердце окаменело. Она отдала драгоценную жизнь воде и не попросила, а потребовала у темных духов защитить ковен, дать ей сил спасти Кьялиша и Сильвану.

Завершив церемонию, она поняла, что навсегда стала другой: взгляд сделался жестче, улыбка — холоднее, а доброта в ее сердце уступила место решимости. Холли боялась, что теперь, одержимая своей целью, будет совсем не такой милой, как раньше.

Покончив с Гекатой, она кое-как добрела до густо оплетенной магическими преградами комнаты и проспала тринадцать часов.

Позже Аманда рассказывала, как пробовала будить ее всеми известными заклинаниями, потом попросила Томми и Кари сходить за магическими книгами, даже позвала на помощь Дэна и tante Сесиль.

Шаман и колдунья-мамбо сразу поняли, что произошло, но ничего не сказали Аманде — только посоветовали потерпеть и дать Холли выспаться.

Тем временем юная ведьма видела тяжелые сны: в них полыхал огонь, бурлила темная вода, из мрачных закоулков сердца выплывали чудовища, которые пожирали ее душу. Являлись родители — мертвые, под толщей воды; Барбара Дэвис-Чин — по-прежнему на больничной койке, но уже одной ногой в могиле. Непроницаемо-черная стена отделяла Холли от всех, кто был ей дорог.

Те, кого она ненавидела, указывали на нее и хохотали.

Потом был взгляд Гекаты: кошка смотрела из-под слоя земли, которой ведьма забросала ее на заднем дворе, и шептала: «Убив меня, ты перешла черту. Теперь ты обречена».

Слова будто волны накатывали снова и снова, проникая в рассудок девушки: «Ты продала свою душу».

Когда Холли проснулась, у кровати стояли заплаканная Аманда с какой-то незнакомой дамой, с ног до головы одетой в черное — в велюровой блузке и шерстяных брюках. У нее были миндалевидные глаза, волосы цвета воронова крыла, очень бледная, чуть тронутая макияжем кожа, а в ушах — серебристые сережки-полумесяцы.