На краю одиночества (СИ) - Демина Карина Страница 31

– И поэтому мне нужно выйти замуж?

– За меня, – уточнил Глеб. – Или за любого другого мастера Смерти. По древнему обряду, о котором только и осталось, что пара описаний.

От ее кожи пахло химией.

– Мы смешаем кровь. И ритуал объединит ее. Моя тьма признает тебя…

…если все пройдет так, как нужно.

– …и станет защитой.

…или сожрет.

Молчание.

Анна не спешит задавать вопросы, просто ждет. И ожидание это мучительно, как и необходимость говорить.

– Однако ритуал далеко не безопасен. Иногда тьма… то есть, мастер не справлялся с ней, и она брала то, что полагала своим. Нас, конечно, будут страховать, но это… скорее дань традиции. Отчасти поэтому мы и предпочитаем обыкновенное венчание.

– И давно этот ритуал не используют?

– Давно. Еще до войны от него отказались. Полагаю, многие были не уверены в себе. Вот и… вышло. Сейчас он почти забыт, а когда-то, если я правильно понял, позволял разделить на двоих… тьму.

И безумие.

И удержать на краю.

И порой становился единственной нитью, которая не позволяла превратиться в чудовище. Хотелось бы верить, что именно в этом смысл.

– Мой отец знал о ритуален, но не рискнул проводить. Впрочем, у него был брак договоренный, возможно, поэтому… я нашел дневники. Знаешь, как-то не слишком приятно читать родительские записи, будто подсматриваешь за чужой жизнью.

Анна высвободила руку и коснулась волос. Пальцы ее замерли и исчезли, чтобы вновь одарить прикосновением. Она провела по щеке и тихо сказала:

– Какой ты… бестолковый.

– Какой есть. Так вот, он выбрал матушку, потому как счел ее дар достаточно сильным, а ее саму крепкой, чтобы принести потомство. В этом он не ошибся, – Глеб запрокинул голову. Говорить, не глядя в глаза, было легко. – Я не знаю, были ли они счастливы. Отец больше писал о делах, чем о любви. Его беспокоила война, которая уже ощущалась. И то, что он слишком долго тянул с продолжением рода, что ждал любви, а ее не случилось. Он отправил матушку в поместье, писал, что надеялся, что пары ночей хватило, чтобы… их и вправду хватило, но родилась девочка. С войны он вернулся другим. Записи стали редкими. И странными… я сжег дневник.

– Это было. Это прошло.

– И осталось. Он сходил с ума постепенно. Сперва эта одержимость родом… ему нужен был наследник.

– А ты?

– Я родился четвертым. Он… теперь я понимаю, что он не позволял матушке отдохнуть, за одним ребенком следовал второй, третий. И когда я появился, я был слаб.

– Не удивительно.

– Безумие, оно не всегда заметно. Для прочих отец до последнего оставался нормальным. Герой войны. Примерный семьянин. Заботливый хозяин. О нем до сих пор вспоминают с теплотой и… многие верят, что я виноват в случившемся.

Пальцы Анны гладили щеки, губы. Касались лба, будто желали вытянуть, стереть ту отравленную память.

– Я был слаб. Слишком слаб. Недостаточно старателен. Недостаточно сообразителен. Неумел. Я был не надеждой рода, а его позором. И поэтому отец до последнего старался получить нормального наследника. Когда матушка больше не смогла рожать, он обратил внимание на сестер. Вспомнил, что некогда… давно… во времена совсем дикие… отцы и вправду брали дочерей в жены, усиливая дар. Правда, те рода, которые баловались подобным, отчего-то вымерли. Но у безумцев своя логика.

– Ты…

– Пытался его остановить. Но видишь ли, мне не верили. Жестокость? Обучение темных всегда жестоко. Сама суть тьмы такова, что без боли этим путем не пройти. Только как отделить боль необходимую от той, которая просто доставляет удовольствие наставнику?

Сказанное повисло в воздухе.

И ответа на этот вопрос не было.

– А что до остального, так… кто поверит? Мои выпады… нет, от них не отмахивались. Приезжали с проверкой, только приезжали те же приятели отца, с которыми он воевал. Которые знали его другим… и мать молчала. Не только она. Все молчали. Все притворялись, что не понимают, о чем речь. И выходило, что я лгал, оговаривал отца. Из злобы? Из зависти? Из слабости своей? Меня презирали. Мне было шестнадцать, когда я сбежал. Просто понял, что еще немного и меня просто-напросто убьют. Подписался на границу, там встретил Алексашку. Он тоже сбежал, но от деда… у нас много общего. Потом оказалось, что не только у нас, что…

В ее глазах отражается комната.

И он, Глеб, почти как в зеркале. Зеркала, признаться, Глеб недолюбливал, было в них что-то… неправильное, пожалуй.

– Правда, ему сложнее. У меня свободы в любом случае больше, вот…

– Ты не о том сказать хотел.

– Не о том, – согласился Глеб. – Я не могу избавить тебя от проклятья. Как не уверен, что вообще смогу защитить, хотя полог тьмы дает свои преимущества. Возможно, что мы оба не переживем обряда. Или сойдем с ума после. Или сойду лишь я, а ты сперва не заметишь, а потом не сможешь уйти…

– Как романтично.

– У меня и кольца-то нет.

– А оно нужно?

– Нет. Кровь нужна.

– Кровь… – Анна провела пальцем по израненной своей ладони. – Кровь нужна… что ж, я согласна.

– И тебе не страшно?

– Страшно, – она подала руку, и Глеб ее принял. Он поднялся первым, чувствуя, что время и вправду уходит, что осталось его слишком мало и надо спешить. – Мне давно уже страшно. Сперва было страшно жить. Потом умирать. А теперь… теперь даже не знаю. Но пугаешь меня не ты. И не твой обряд. Да и вообще… может, я всю жизнь мечтала стать графиней.

– А ты мечтала?

Сумерки сгустились. Небо черничного цвета, и тонкие полосы сусального золота по облакам. В темноте это, наступившей как-то вдруг, уютно.

– Нет.

От Анны по-прежнему пахнет дезинфектантом, и еще землей, и… и она стоит близко, слишком уж близко, чтобы остаться равнодушным к этой близости. Глеб слышит ее дыхание, и чувствует ее тепло, и тьма его тянется к Анне. Она считает эту женщину своей и не понимает, отчего Глеб, капризный мальчишка, медлит. Неужели не понимает он, насколько это важно – успеть до рассвета.

Укрыть.

Укутать.

Защитить.

Тьма умеет защищать то, что ей дорого и…

– Значит, ты согласна?

Анна высока, и не получается смотреть на нее сверху вниз.

– Согласна, – она кладет голову на плечо Глебу. – Но… я постараюсь не мешать тебе жить.

Тьма смеется.

Какая забавная женщина. Пожалуй, с ней будет интересно. 

Глава 17

Горел костер.

Ярко так. Он растянулся на еловых лапах, обнял смолистые дрова, которые потрескивали, а порой и шипели, выплевывая в пламя капли смолы. Пахло дымом.

– Вы… вы что-то не то задумали, – Ольга стояла на границе огня. Ее лицо покраснело, а волосы растрепались, и потоки теплого воздуха шевелили кудри. – Определенно, не то… я… мне дед рассказывал об этом обряде. Он опасен! Он очень опасен, и поэтому его перестали использовать…

На темный плащ Ольги садились искры.

И гасли.

Одна за другой.

– Разве это недостаточно романтично и безумно? – поинтересовался Александр. Он оседлал круглый чурбан, и вытянул ноги, едва не сунув их в пламя. Чурбан покачивался, и Анна не могла отделаться от ощущения, что, стоит слегка подтолкнуть его, и Земляной полетит в пламя. – Вы должны ценить романтику и безумие.

– Но не такую же! – возмутилась Ольга. – И вообще, я не понимаю, что я здесь делаю… Анна, представляете, ко мне в окно влез мальчишка с запиской от этого… ненормального.

Земляной довольно зажмурился и сделал вид, что говорят не о нем, совсем не о нем.

– Что вам нужна моя помощь!

– Она и вправду нужна, – Александр сунул в огонь длинную палку. – Невесту следует подготовить, а тут как бы особо и некому…

– Вы ведь не всерьез, – тихо спросила Ольга.

– Боюсь, что всерьез.

А Глеб молчал.

Он ни слова не произнес больше, и в этом молчании Анне виделся упрек. И чувство вины, которого она давно уже не испытывала, ожило. Зашептало, что она, Анна, не имеет права связывать себя с узами брака.