100 свиданий с ведьмаком (СИ) - Гусина Дарья Страница 31

В какой-то момент преследователь исчез, но у лавочки с манускриптами попытался ведьмака… убить. Он готовился всадить в Елисея несколько «шипов» из спрятанного в рукаве магического дула. Но не успел — сам получил тонкие стрелы в глаза, сердце, шею и пах. Стрелки были невероятно хрупки, остры и вроде сделаны из стекла. Один их кончик был белым, другой голубым, и синева казалась подсвеченной изнутри.

А когда несостоявшийся убийца рухнул на землю, когда с его смертью прекратилось действие какой-то сильной отводящей глаза магии и он предстал перед всеми в образе смуглого гибкого мужчины со шрамами на лице, Еся смотрел на крышу лавки, где, совершенно ни от кого не скрываясь, стоял его спаситель — хрупкая фигура в длиннополой куртке, перехваченной на талии поясом с бахромой. Еся не сомневался, что стеклянные стрелы прилетели в мертвого ассасина именно из оружия паренька, с любопытством глядящего теперь вниз с крыши.

Мальчишка словно специально встал в полосу света, показав ведьмаку лицо с острым носиком и узкими восточными глазами, ухмыльнулся, подпрыгнул и исчез за коньком. Еся рванулся за ним, взлетев на кровлю. Они пронеслись по крышам нескольких лавочек, попрыгали по бочкам с солониной, прошлись по мраморным перилам Великой Библиотеки (парнишка, словно играя с ведьмаком, вел его по самым людным, облюбованным туристами местам) и влезли наверх по мраморной лепнине. И когда Еся почти догнал юношу, тот обернулся, замер (Елисей тоже застыл, тяжело дыша и держа руку на кармашке с дротиком) и явственно хихикнул. В глаза Елисея, отвыкшие от яркого света, ударило голубоватое сияние. Когда ведьмак открыл глаза, мальчишки на крыше библиотеки не было.

Глава 13

Глава 13

Прошло два дня. А потом еще два. И еще пять. Ведьмак не появлялся, Роман Евстафьевич позвонил и сказал, чтобы я не переживала — свидания возобновятся с возвращением солнечной погоды: зрители ждут нормальную трансляцию, а не мокрое, темное нечто на экранах «Живых Зеркал».

Журналисты, за редким исключением, разбежались. Но вместо того, чтобы радоваться, я маялась и поглядывала в окно. Настроение мое менялось от «сам виноват» до «не перегнула ли я палку?» Я даже несколько раз подходила к новенькому пузатому телефонному аппарату на стойке и снимала трубку, касаясь блестящего диска с цифрами. Но отходила, так и не крутнув диск.

Пришло разрешение на торговлю, тролли привели в порядок палисадник, соорудили навес и готовились выставить под ним столики со стеклянными столешницами и коваными ножками. Поставщики доставили в лавку чай и кофе, а я все тянула с объявлением об открытии. Почему-то не хотелось, чтобы в мой маленький мирок вторглись люди с улицы. И когда это я успела его создать, этот мирок? Мечтала же о том, чтобы превратить бабушкину лавку в уютное кафе со вкусным чаем, ароматным кофе разных сортов и свежей выпечкой. Чтобы много людей, шум голосов и удовольствие в глазах, от еды и хорошей атмосферы. И вот оно — совсем близко. Самое время сделать заказ на купоны и рекламки и искать помощницу, а я сижу и пялюсь в окно, за котором зарядил дождь.

Хмуро, прохладно. Даже Пуся стал сонным и малообщительным: выходит из своей могилки с таким усталым видом, словно на нем пахали, потом спит в лавке на старом кресле, которое тролли не успели оттащить на помойку. Теперь и день ему не помеха, он вроде как вырос и стал более… осязаемым. Иногда поднимает голову, словно прислушиваясь, и срывается куда-то, исчезая у камня или люка. Какие-то дела в призрачном царстве? Понимаю. У всех дела, даже у Иззы, который то ли болтается где-то с ведьмаком, то ли работает, то ли налаживает личную жизнь, а может, все сразу.

Я слишком прикипела к своим новым друзьям, а не надо было. Теперь я рада даже визитам Сонечки и Лизочки. Подруги дегустируют новые виды сдобы, трещат без умолку, обсуждая светские новости и мое в них участие (они слегка разочарованы тем, что никак не могут застать в лавке «царевича Елисея», зато считают, что косвенно поспособствовали моей «помолвке») и, честно говоря, немного действуют мне на нервы. Пусе, кстати, тоже. Лисенок слышит их, когда они только подходят к лавке, и с недовольным порыкиванием уходит на второй этаж.

Было невероятно трудно сбросить с себя вялую сонливость и заняться делом. Начала я с того, что накинула плащ, взяла миску с пирожками, вышла под дождь и постучалась в окно машины самого стойкого репортера, того самого, что всюду нас сопровождал — последнего хроникера нашего с Есей «романа». Журналист открыл окно и на меня посмотрел… грустно.

— Не пришел? — спросил он.

Я покачала головой.

— Поругались?

Я кивнула.

— Вы только там, у себя, — я указала на блокнот репортера, торчащий из бардачка, — об этом не пишите, ладно?

— Да разве я не понимаю? — уныло прогудел мужчина. — А вы бы чего подбросили. Совсем нечего в печать выложить. А ведь четвертая страница, рядом с анекдотами и кулинарной рубрикой.

— Я бы с радостью, но…

— Угу. Можно я хоть о пирогах напишу? — оживился журналист.

— Пишите, — разрешила я. — Я вам даже рецепт пожертвую. Один. Бабушкин. Для дела не жалко, то есть жалко, но…

Я переписала рецепт на отдельный лист и передала его Поликарпу Семеновичу (так звали героического репортера) в окно. Оставалось еще одно важное, но не очень приятное дело.

… Лавка Хмурого была закрыта. Я сначала обрадовалась, но потом решила не потакать страхам и постучалась. Дворф открыл, изучил меня одним глазом (второй заплыл фиолетовым синяком) и неприветливо спросил:

— Чего пожаловала?

— Вот, — сказала я, выставляя перед собой корзину. — Пироги. По-соседски.

«Если что, бросай в него сдобой и беги», — советовал мне Клят. Надеюсь, до бегства дело не дойдет. Хотя братья Хмурого нравились мне гораздо больше, соседями были все семеро. Как говорится, что недалече поселилось, то не вырубишь топором. Тем более лавка Хмурого «Ритуальные предметы для любых народов. 1000 мелочей для вашей Веры» стояла в Лисьем Переулки задолго до появления других магазинчиков. Хмурый выкупил ее у хозяина и… судя по тому, что я вижу внутри, превратил еще в более жуткое место, чем раньше.

Дворф пошевелил усами и сделал знак войти. Начал есть пирожки прямо из корзинки, урча от удовольствия. А сам спросил:

— Шмотреть фудем или щего куфить ишфолим?

— Я просто поговорить, — скромно отозвалась я, оглядываясь. — А что с вашим глазом?

— Упал.

— Ясно. Это что, голова?

— Мумифицированная голова нормура, снежного карлика, — Хмурый «попался» — взял голову с полки и понес к самому моего носу. — Оживающая на полнолуние. Какой у нас лунный день? Надо же, как раз почти…

Я мило улыбнулась голове:

— Рада видеть вас, господин Грызля.

Голова раскрыла глаза и щелкнула мелкими острыми черными зубами.

— Узнал! Как мило! Мы с господином Грызлей старые приятели, — радостно сообщила я Хмурому. — Он здесь давно, еще от старых хозяев. Мы с бабушкой часто сюда приходили.

Дворф пригорюнился, вернул господина Грызлю на полку и повел меня в левую часть лавки, где были выставлены предметы для захоронений: гробы, урны для праха, венки и те странные вещи, что используют в своих ритуалах народы Многомирья. Самый красивый гроб, прозрачный, с мелкими разноцветными гранями, переливался на витрине в поздних лучах солнца.

— Артефакт, — сообщил дворф. — Выполнен из цельного куска горного хрусталя. Не хотите примерить?

— В следующий раз, — сказала я, лучезарно улыбнувшись.

— А зря, — попенял мне гном. — Жизнь — такая непредсказуемая штука. Следующего раза может и не быть. А так хоть понятно будет, резервировать или нет.

— Ха-ха-ха! У вас такие смешные шутки. Ой, маленькие гробики! Какие… миленькие!

— Это плетеные корзинки для захоронения пикси, — милостиво просветил меня Хмурый, прожевав один пирог и сунув руку за вторым. — Закопанные в землю, они пускают корни и прорастают цветущими кустами. Их берут Дивные для своих питомцев. Не желаете приобрести?