Правила эксплуатации или как вернуться домой (СИ) - Орлова Марина Страница 31

— Что за место?

— Если все пройдет гладко, ты и не увидишь.

— Это в каком, таком, смысле?! — дернулась я было, но мои и без того стянутые руки стали привязывать к чему-то, фиксируя меня на одном месте. — Слышь, жертва неразделенной родительской любви. Решай проблемы с родителями и братцем. Меня-то за что?

— Да нет у меня никаких проблем, — неожиданно выдал тот, кто последние полчаса сопливо плакался на несправедливое отношение родителей. — И с тобой ничего не случится, если будешь вести себя прилично.

— Я из лесу! — рявкнула я. — Прилично вести себя не приучена, — дернулась я, надеясь пнуть непоследовательного похитителя, жалость к которому мгновенно улетучилась. — А ну, сними с меня мешок, чтобы я хоть плюнуть в тебя напоследок смогла!

— Зачем «плюнуть»? — обиделся непонятливый супостат.

— Для профилактики чирея! — издевательски оповестила.

— Дурная, какая-то, — с опаской прокомментировал он, словно это я его тут уговаривала похитить из дворца и приволочь непонятно куда и зачем! — В общем, сиди тут, не привлекай к себе внимания. И проблем не будет.

— Да где, «здесь»? — возмутилась я. — Я только холодный камень ощущаю! Долго сидеть, между прочим, очень безответственно! Для ребенка это небезопасно!

— Какой ребенок? Ты беременна? — поинтересовались у меня с большим сомнением.

— Могла бы быть! — не растерялась я. Притворяться, что я на сносях, мне не привыкать. — И если просижу тут и застужусь, то уже вряд ли буду! Так что либо отвязывай, либо хоть подстели что-нибудь, чтобы я не простыла! Мои потомки тебе не простят, если не родятся! Я тоже, — пригрозила я.

Демон что-то заворчал, но, к моему удивлению, приподнял меня, а затем посадил на то же место, только уже заметно мягче, давая понять, что о моих потомках заботятся. О том, что если меня собираются тут бросить в одиночестве на растерзание или голодную смерть, я решила умолчать, что при таком раскладе простуда — последнее из моих бед.

— Ну, все, я пошел…

— А меня одну оставишь? — ужаснулась я перспективам, на мгновение решив, что его нытье все же куда лучше неведения и одиночества с мешком на голове и связанными руками. — Может, еще поговорим? Уверена, ты мне еще не все про родителей рассказал.

— За тобой скоро придут, — задумавшись на некоторое время, произнес он нехотя после молчания. И вздохнул. В этом вздохе я расслышала разочарование и тоску, словно продолжить плакаться ему хотелось. Даже очень. Но долг, дела или еще что, пересилило.

Ну вот, а говорят еще, что мужчины — не плачут. Вы просто не знаете, как и о чем спрашивать!

— Кто придет? — не отставала я с вопросами.

— А это, кто смелее окажется, — хмыкнул мой похититель, а затем стал удаляться, постепенно скрываясь вместе со звуком своих шагов.

— И как это понимать? — тоскливо уточнила я у пустоты.

Последние двадцать минут я едва не стерла руки в кровь в попытках развязать узел на запястьях. Несмотря на заботливо оставленную подкладку, моя филейная часть стала уже неметь от сидения на жестком месте в одном положении, а с мешком на голове было не только обидно и страшно, но и банально душно. И пах он странно, хотя, вроде как чистый, и на том спасибо.

Когда поняла, что рискую не только просидеть тут вечность, но и замерзнуть, потому что уже, очевидно, вечерело, а я была на открытой местности, ибо знатно так сквозило, тогда и рискнула громко позвать на помощь. Едва не надорвала глотку, но лишний раз убедилась, что я на какой-то открытой местности, потому что мой зов потонул в пустоте и даже отголоска эха не образовалось.

Наклонилась, потрясла головой, в надежде, что мешок свалится с головы, но едва сама не надвернулась с валуна, потеряв равновесие от интенсивности тряски. Справившись с головокружением, вернулась на пригретое место и тяжко вздохнула.

Было не только страшно, но и скучно, а из развлечений — только собственные нерадостные мысли. Потому, от нечего делать, запела. Никогда не считала себя одаренной певуньей, потому прежде стеснялась. Не людей, так опасалась, что духов напугаю. Велес с его слухом тактично поскуливал, но стоически убеждал, что все не так уж и плохо: «Вот, к примеру, если когтями да по стеклу — то оно всяко хуже!», — заверял меня мой мохнатый друг с перекрошенной даже для его морды улыбкой.

Пыталась уходить подальше, но и там кого-то, да тревожила, отчего даже однажды ко мне с личным визитом вышел Леший и убедительно попросил прекратить эту моральную пытку. Просил настолько убедительно, что от его рыка я дала деру в сторону местного кладбища, отчего только пятки сверкали. Был день, потому я особо не боялась могил, помня, что нечисть спит, а духи там если и есть, то бесплотные, потому ни сказать о своем возмущении, ни показаться не смогут. Однако на мои попытки развить вокальные данные, вурдалаки и упыри в могилах сильно негодовали прямо из-под земли и пыталась меня переорать. Несмотря на то, что человеческую речь эта нечисть утратила еще со смертью, в этом вопле я услышала нечто матерное и с конкретным ориентиром, куда мне следует идти, да побыстрее. Было обидно, но справедливо, потому на статусе признанной певицы я поставила крест.

Как ни посмотри, а одной мне еще оставаться не доводилось. Вечно кто-то рядом да был. Зато теперь не было. Но оставался риск того, что, заслышав мои вопли, потенциальные спасатели ко мне и на пушечный выстрел не подойдут. А если и подойдут, то лишь с целью добить, чтобы не мучилась.

Решив, что это, какая-никакая, а активность, негромко запела себе под нос. Вспоминая весь репертуар деревенских, я постепенно смелела, и голос мой набирал силу и громкость.

Потому уже через полчаса свела и без того фальшивое пение на испуганный визг, когда у меня над ухом послышался мученический стон:

— Пресвятая Бездна! Да замолчи ты уже! — взмолился совершенно незнакомый голос с сильным акцентом, на демоническом языке. — Что за табор на твоем ухе скакал, что у тебя слух настолько отбило?

— Кто здесь? — потребовала я ответа и настороженно замерла, что позволило услышать облегченный вздох, а затем более спокойное.

— Морф я. Местный страж.

— Кто? — опешила я, и если бы не мешок на моей голове, мое недоумение было бы еще и зрительным.

— Ты на моей земле, — оповестили меня с серьезной претензией в голосе.

— Я сильно извиняюсь, но, как видите, не по своей воле, — подергала я веревку, которой была привязана. — Меня похитили и оставили здесь в полном одиночестве, — пожаловалась я, боясь радоваться, что вот оно — спасение.

— Да я уж заметил, — вздохнул он с печалью. — И, если ты и на прежнем месте так же голосила, то похитителей даже вполне оправдываю. Обидно, что именно ко мне приволокли.

— Это было грубо, — обиделась я. — К тому же я обычно не пою. Но час просидела в одиночестве с мешком на голове. Звала на помощь, звала, но никто не пришел. Потому и запела. От скуки, — насупилась я, шмыгнув носом, который не вовремя зачесался. — А вы меня освободите?

— Прости, но нет, — вздохнул незнакомец.

— Это, в каком смысле? Почему? — недоумевала я.

— У меня тела нет. Освобождать нечем, — признался некто, отчего у меня под мешком сильно округлились глаза, а затем стало доходить:

— Вы — дух?

— Верно, — согласился голос. — И материальной оболочки не имею. Даже голоса нет.

— Как же я вас слышу? — вновь недопоняла я.

— Я в твоих мыслях. Я — дух защитник этой местности. Обязан охранять эти земли и не пропускать чужаков.

— Как, если у вас тела нет?

— Я действую иначе, — хихикнул он. — По тому же принципу, по которому сейчас с тобой говорю. Другими словами, хорошо, что у тебя глаза закрыты.

— А если бы были открыты? — заинтересовалась я.

— Тогда мы бы не смогли вести с тобой эту беседу. Все, кто проникает на эту землю с открытыми глазами, очень об этом жалеет, видя не меня, а свои самые большие страхи. Большинство этого не выдерживает и дальше нескольких метров после границы не преодолевает. Возвращаются восвояси.