Желанная герцогиня (СИ) - Любимка Настя Страница 31

А вялое состояние сына — да. Потеря аппетита, веса — да… И морф пропал…

И если вчера я еще гнала мысли о том, что Илья каким-то образом удерживал жизнь нашей пропажи, то сегодня уже не сомневалась. Илюшка совершенно точно делился своей жизненной силой. И единственный, к кому он был привязан — морф.

Но вот каким образом? Где эта чёртова нить?!

Я вновь и вновь проклинала свою самоуверенность. Стоило учиться! Стоило гораздо больше учиться магии!

— Что же ты делаешь, — прошептала, беря на руки сына.

Было ли мне жаль морфа? Было! Помогла бы ему, если бы могла? Да. Но не за счет сына!

Илюшка слишком маленький, чтобы брать ответственность за чужие жизни! Какого лешего магический дар Ильи так рано активировался?!

Оборвала бы я эту нить, если бы видела? Без сомнений!

Конечно, я никогда не забуду тот страшный выбор, который мне пришлось сделать, но…

Сама же за него и отвечу! Однако отдавать своего сына, только потому что Илюшка обладает тем же даром, что и у меня, я не согласна! Священная Пара совершенно точно оборзела!

И да, мне нравился морф, и да, мне было его бесконечно жаль, я благодарна ему за помощь, судьба у него страшная, однако… Это не я напялила на него радрак, не мне и платить за его жизнь!

— Как же ты с ним связан, золотце… — я рассматривала сына, но как бы ни старалась, ничего не видела. Немного рассеянное зеленое свечение по всему телу Илюшки, и все…

Никаких нитей, уходящих вдаль, ничего.

— Анастейза, детка, — позвала Интена, входя в спальню, отчего спящая в кресле Люси вздрогнула и причмокнула губами, но не просунулась. Тоже умаялась, бедная, — давай Илюшку мне, тебе бы еще поспать…

— На том свете высплюсь. — Буркнула ей, не пытаясь гасить свое беспокойство и панику. — Тирхан все еще караулит Дариолу?

Интена посмотрела на спящую Люси и покачала головой.

— Нет, я уложила его спасть. Ее светлость сегодня еще не просыпалась. С ней и детьми все хорошо. Со всеми все хорошо. У вас получилось сохранить их жизни.

— Только окончательно разбудить никого не выходит. Просыпаются на пару минут, и дальше дрыхнут, — Я злилась на собственную беспомощность. На то, как кривился во сне сын, и я готова поклясться, что от боли! Да что ж это такое! — Одна я бодрствую.

— Анастейза, ты же знаешь, вы все тогда чуть за грань не ушли. Тирхан…

— Да знаю я, знаю! А сейчас у меня сын на грань собрался, и я ничего сделать не могу!

Интена вскрикнула и в мгновение ока оказалась возле меня.

Я не стала противиться ее рукам, сходу начавших щупать сына. Она волнуется о Илюшке не меньше моего.

— Анастейза, может это все же зубки?

— Интена, посмотри на него еще раз. Посмотри, и вспомни в каком состоянии была я. Ничего не напоминает?! Я даром своим поклясться готова, Илья связан с морфом, и удерживает того, не давая умереть!

Королевство Нармад, Деревня Лихоманки

Ледяная вода, обрушившаяся на тело, заставила ворона распахнуть глаза.

Мутным от боли взглядом морф окинул пространство.

Яркое освещение на краткий миг ослепило его, но все же мужчина смог осмотреться.

Он находился в явно наспех и грубо сколоченной из дерева клетке, которая стояла на столе обветшалого дома, прямо напротив окна, в котором брезжил рассвет.

Даже если бы не клетка, сил, чтобы взлететь у морфа не было. Он сейчас и подняться бы не смог.

И все же мужчина был горд тому, что сумел помешать Дамруку Нармадскому. Морф знал, что тем, кто напал на герцогиню и людей, спасенных ею, — король Нармада.

Его память хранила знание о том, что страшный артефакт когда-то был надет именно им. И в отличие от всех остальных, Дамруку не грозит опасность от радрака. Почему? Ответа морф не имел. За какое преступление получил артефакт на шею тоже не помнил.

Но лицо этого человека навсегда отпечаталось в его сознании. Как и эмоции, которые отзывались в нем при взгляде на Дамрука. Убойная смесь из отвращения, чувства опасности, омерзения и…обреченности.

Морф жалел лишь об одном: получив смертоносный удар, направленный прямо на герцогиню и жрецов, он не пал там же замертво. Или хотя бы не оказался в руках женщины, что смогла бы достойно его оплакать.

Но нет. Он и выжил, и оказался в плену.

Жалкий, едва ощущающий собственную жизнь.

Как вышло, что он все еще жив? Дело ли в герцогине? Которая, даже находясь далеко от него, продолжает удерживать его измученную душу в хлипком теле?

Виктран не знал наверняка, однако не испытывал благодарности. Здесь и сейчас морф отчетливо сознавал — он проиграл.

Живым ему не выбраться. А уж Дамрук постарается, чтобы и смерть не оказалась ни стремительной, ни легкой.

Ничтожный человечишка сорвёт свою злость на всех, кто упустил его добычу. И сомневаться в том, что спасенные леди Анастейзи люди, и есть законный трофей Дамрука, не приходилось.

Хриплое дыхание ворона можно было принять за надтреснутый жуткий кашель: когда гортань сжимается болезненным спазмом и само дыхание причиняет нестерпимую боль.

Сколько он так провалялся без сознания?

Это могла быть все еще та веха, конец ночи и начало новой вехи — раз уж рассвет брезжит в окне, а могло пройти несколько вех. Виктран не знал наверняка.

Как и не очень понимал почему все еще жив и для чего Дамрук привел его в чувства.

Все то время, что морф приходил в себя и осматривался, тем же самым занимался и король Нармада, — рассматривал своего пленника.

Один момент показался морфу странным: в небольшой комнате они были только вдвоем. Странным, потому что Виктран откуда-то точно знал, мерзавец обожает зрителей и тех, кто будет пресмыкаться перед ним, восхваляя любое действие короля. Особенно, когда речь идет о поверженном враге. А морф именно таковым и являлся.

Так почему же они сейчас наедине?

— Живучий, — впервые за долгое время король Нармада заговорил. — Мразь живучая. Или же радрак утратил свои свойства?

Ворон в клетке вздрогнул. Рядом с герцогиней артефакт всегда вел себя иначе, но здесь… в этой клетке… Что будет, пожелай Дамрук испытать силу радрака? Сиплый хрип вырывался из его груди. Морф понимал, что последует за сказанным.

— Лайдер, веди! — громко приказал король.

В голосе Его величества отчетливо угадывалось предвкушение. Он словно ребенок, которого впервые привели в театр, ожидал представления.

Двери комнаты открылись, слуга Дамрука швырнул на пол человека.

Ворон поморщился, ощутив терпкий аромат пота, крови и грязи. Виктран закрыл глаза, он точно знал, что произойдет дальше.

Однако как бы ни храбрился, как бы ни настраивался покорно принять боль, и как бы не пытался отдалиться от происходящего, не слушать голос короля, его приказы и стоны смертника, у него не получалось.

Он слышал все. Каждое слово, каждый хрип и стон. Мольбу обреченного человека.

Его всхлипы и попытки приблизиться к королю Нармада. Морф не видел, но прекрасно слышал, что тот буквально полз, явно желая поцеловать сапоги короля, тем самым вымолив свою жизнь.

Виктран знал, что это бесполезно. Не знал приговоренный, в нем все еще теплилась надежда и вера в то, что выполнив странный приказ короля, ему сохранят жизнь.

Момент, когда несчастный мужчина, следуя словам Дамрука, открыл дверцу клетки и схватил его, стал для морфа взрывом.

Прикосновение дрожащей руки молнией прошибло его тело. А дух, что и так едва цеплялся за жизнь, затянуло в водоворот мучительной боли.

Он умирал вместе с пленником Дамрука. И если для второго подопытного смерть наступила яркой вспышкой, чей приход за стремительностью несчастный и осознать не успел, то для морфа агония растянулась в вечность.

Виктран утратил последние крохи своего «я», утратил разум. Он и так был раздробленным, много непомнящим, но в этот раз, все было гораздо хуже. Морф больше не считал себя ни живым, ни мертвым, ни человеком, ни морфом. Он был агонией. Его душа страдала, а его тело сотрясало от судорог. Душа морфа двигалась словно по заколдованному, замкнутому кругу, раз за разом ускоряя и прибавляя темп мучительных ощущений. И выбраться или разорвать этот круг не представлялось возможным.