Карин Эссекс - Похищение Афины Страница 34

Четверг был приемным днем, который они с Элджином назначили для светских мероприятий, приглашая к себе знатных гостей и визитеров столицы.

— Вы не забыли, что на сегодня намечен торжественный ужин, после чего последует бал? Список гостей насчитывает чуть ли не сотню человек.

— Но я так устала, — запротестовала Мэри.

— Может, и устали, но у вас осталось меньше четверти часа, чтобы принять вид, достойный леди, господин Брюс, — усмехнулась служанка.

Ровно в шесть часов, как и было запланировано, Мэри принимала первых гостей. Когда прием был в самом разгаре, Элджин увлек в свой кабинет тех, с кем он хотел побеседовать более приватно, предоставив жене занимать остальных. Почувствовав, что беседа иссякает, она направилась к фортепиано и стала играть для гостей. Наконец уже в полном отчаянии принялась учить их танцевать рил, шотландский хороводный народный танец, и велела слугам не менять догоравших свечей, чтобы никто из гостей не стал уж очень задерживаться. Но было лишь немногим раньше полуночи, когда последние гости наконец-то вняли намекам — огарки свечей почти не освещали комнат — и начали прощаться.

— Боже милостивый, до чего же я устала от них, — пожаловалась Мэри горничной, когда та пришла помочь ей раздеться.

— Едва успеет пройти неделя, как такой вечер опять повторится. А потом еще неделя, а потом еще. Так и два года промелькнут, — сухо отвечала та. — Поэтому уж придется вам терпеть их компанию.

— По моим расчетам, мне придется вытерпеть еще сто четыре таких четверга, посвященных приемам гостей, — позже, уже укладываясь спать, сообщила она Элджину. — И эта математика лишает меня последних сил.

— Пусть так, но ты оказалась прекрасной хозяйкой, Мэри. Сегодня все в один голос признали это, — ответил муж.

— Благодарю тебя, дорогой. Хотелось бы, чтоб, пока мы здесь, все было в высшей степени благополучно.

Она не стала признаваться, какой смертельной усталостью достаются ей эти победы.

Начав молиться Богу о крепком сне и добрых сновидениях, Мэри, не произнеся и половины молитв, вдруг почувствовала, что засыпает. Последним, что она запомнила перед тем, как погрузиться в глубокий сон, был Элджин, крепко прижимающий к себе ее теплое тело и развязывающий аккуратный бантик на ночной рубашке жены. О том, что последовало за тем, можно только догадываться.

На следующее утро Мэри проснулась, накинула пеньюар и подошла к балконной двери приветствовать огромный желтый диск солнца, щедро заливавшего своим светом Константинополь почти каждый день. Помещения английского посольства располагались в бывшем здании французского посольского дворца на главной улице Константинополя, там же обосновались и почти все представительства других стран. Мэри глядела на блестящие синие воды Босфора, пролива, разделившего город на две части, на залив Золотой Рог, на Мраморное море. Это прекрасное зрелище открывалось из окон ее любимой комнаты. Она полюбила эти утренние часы и те минуты, что ей удавалось урвать для себя. Устроившись за чаем, молодая женщина не отрываясь смотрела на раскинувшийся за окном город, на высокие башни султанского дворца.

Но вот чай допит, и она направляется во внутренние покои, размышляя о тех делах, что наметила на сегодня. Мэри не сомневалась, что назначила несколько встреч, и решила, что не помешает надеть тот хорошенький чепчик, который она купила в Лондоне перед отъездом. Такие сейчас как раз входят в моду. Куда же он запропастился? Может, она не станет беспокоить Мастерман и попробует отыскать его сама? Мэри прошла в гардеробную, смежную с ее спальней, и распахнула высокие дверцы шкафа. И тут же ее обоняния коснулся незнакомый запах, так же незнакома была и одежда, висевшая на плечиках.

— Ох, что это я? — воскликнула она.

Не в первый уже раз она нечаянно посягает на брошенное прежним владельцем, французским послом, имущество. Он еще так недавно обитал здесь, жил в этих же комнатах, а теперь брошен в Йедикюль, страшную семибашенную крепость-темницу.

— Надо велеть слугам упаковать все принадлежности наших предшественников и вынести прочь, — обратилась она к вошедшему мужу. — Мне так неприятна мысль о том, что французские дипломаты томятся в турецкой тюрьме.

— Не думай об этом, Мэри. Обещаю, что непременно обращусь к великому визирю и попрошу, чтоб обращение с ними было самым гуманным. Ибо, разумеется, они порядочные люди и всего лишь пали жертвой политики Наполеона, который даже не знает, что надо поддерживать честь своей страны.

Конечно, ее Элджин не свободен от недостатков, но Мэри видела его идеализм, стремление всегда поступать справедливо и любила в нем эти качества.

— Но подумай только, стоило б измениться политическому климату, и эти французы обитали бы в своем дворце, а мы с тобой могли томиться в узилище.

— Чепуха, Мэри. К счастью для нас, в Англии нет такого Буонапарте, который может повести страну дорогой страданий. Во всяком случае, ты поступила совершенно правильно, заведя в этом дворце наши порядки. И теперь никто не назовет французов единственными законодателями вкуса, увидев чудеса моей Полл.

— Я таким образом старалась избавить наше жилье от призраков предыдущих обитателей.

Мэри уже потратила почти две тысячи фунтов своих денег на обстановку как в тех покоях, что они делили с Элджином, так и в тех, где размещались сотрудники посольства. Она знала, какое значение имеет удобство жилья для ее мужа — как и для любого человека, — и хотела дать и ему, и его подчиненным возможность хорошо и плодотворно трудиться. При этом от души надеялась, что ее родители, увидев сумму, проставленную в счетах, разделят стремления дочери. Если же они отвергнут необходимость оплачивать питание шестидесяти ртов по три раза в день, как и необходимость тратить средства на развлечения многочисленных готтентотов-гостей, то окажутся единомышленниками правительства его величества, отказывающегося оплачивать настоящую стоимость расходов на содержание посольств за границей.

Элджин ушел из дому по делам, и Мэри отправилась завтракать, ожидая спокойного и тихого утра. Но вместо тишины ее встретил многоголосый хор всех шестидесяти сотрудников.

— Мои коллеги поручили мне передать вам их просьбу, — начал преподобный Хант, когда она ввела его в свой кабинет. — Нам грозит домашний бунт, леди Элджин. Люди недовольны условиями проживания, некоторые из них недовольны оплатой, а другие часами, в которые им назначено принимать пищу.

Голос Ханта был полон такой почтительности, что Мэри, хоть и была раздосадована жалобами сотрудников, следующий день посвятила разбору возникших трудностей. Она осмотрела комнаты недовольных, переменила часы приема пищи, составив график, устроивший всех без исключения. Затем собрала сотрудников и обратилась к ним: