Александра Лисина - Не выходите замуж на спор Страница 35

— И правда. И о чем я говорю? — сокрушенно покивал Йерж. — Он у вас такой молодец… что ни день, то что‑нибудь находит.

— Понимаешь процесс, — хрипло рассмеялась я.

— Ладно, пойду я, — поднялся, наконец парень. — За ангела вашего рад, но мне еще готовиться. Удачи тебе.

Я подняла на него удивленный взгляд.

— С кем?

— С духом сна, конечно, — хмыкнул целитель. — И учти: если ты его не одолеешь, я вновь начну верить, что в этом Мире возможны чудеса.

Я только отмахнулась и с чувством приложилась к стакану.

Как же… с моим муженьком вряд ли можно договориться по — нормальному. Если бы я его не перехитрила, он бы не женился, если бы не женился, я бы не сбежала. Если бы не сбежала, он бы не разозлился, и мы не начали обсуждать этот вопрос в горизонтальном положении… так в итоге ничего и не сделав.

И кого только демона меня потянуло спорить с феем?

С тоской заглянув на дно опустевшего стакана, я снова уставилась на огонь.

Безусловно, все мои теперешние проблемы — результат моих же дурацкий действий. Уступила бы Князю сразу, он бы угомонился. А теперь леший знает, что он там себе за эту неделю надумал. Может, костер на месте кровати уже разжег? И ждет меня с распростертыми объятиями, надеясь сполна потешить уязвленное самолюбие?

А с другой стороны, куда мне было деваться? И так по самой кромочке прошлась. Еще бы чуть — чуть, и никто не вернул бы меня из пропасти. Не знаю, как жить буду дальше, но маменьке, пожалуй, спасибо придется сказать. Не зря ее помощницы кнутами мне спину секли и пятки углем прижигали. И инкубы те уродские тоже были… не зря. Иначе потеряла бы я голову окончательно. И властвовал бы над моими желаниями Князь до самой моей смерти, заставляя разрываться между болью и наслаждением, ненавистью и страстью, желанием покориться и стремлением летать…

Я тихо вздохнула.

Прости, мама, что не верила твоим словам. Спасибо за то, что ты была со мной так сурова. Утратить волю и проиграть саму себя для нас смерти подобно, а ты меня от этого уберегла. Ведь ты с детства готовила нас именно к такому бою — яростному, жестокому, на пределе сил, когда ставкой в игре становится не жизнь, а нечто гораздо большее. Бою, который может случиться у каждой суккубы. И который не каждая способна выиграть.

Наверное, в нашем мире иначе нельзя, ведь проигрыш в Преисподней — это смерть. Но я выиграла этот страшный бой, мама. Сберегла свою душу. И только теперь смогла по достоинству оценить твои старания…

В какой момент моя гудящая голова окончательно склонилась к столу, а из ослабевшей руки выпал пустой стакан, я уже не запомнила. Собственно, я вообще ничего не помнила, кроме того, как впотьмах пробиралась мимо шатающихся, как сильный шторм, стен, пару раз едва не падала, помогая себе вялыми крыльями… судорожно за что‑то хваталась, чтобы сохранить равновесие… что‑то вроде даже порвала… затем раздраженно фырчала, сбрасывая с себя в темноте мешающуюся одежду и… со счастливой улыбкой смотрела на большую кровать, которая только меня, кажется, и дожидалась.

Я также помню, как, обняв восхитительно мягкую подушку, я с облегчением уткнулась в носом прохладный шелк и, накрывшись крыльями вместо одеяла, блаженно закрыла глаза. А когда кто‑то требовательно дернул меня за руку, сперва лягнулась, а потом жалобно простонала:

— Мартин, уйди, а? Дай бедной девушке выспаться!

И только ощутив, как растерянно разжимаются чужие пальцы, смогла крепко уснуть, напоследок с чувством пробормотав:

— Спасибо.

Глава 10

— ХЕЛЬРИАНА АРЕЙ НОР ВАЛЛАРА! — бешеный вопль раздался над моей головой, как всегда, неожиданно. — В КАБИНЕТ К ДИРЕКТОРУ! ЖИВО!

— О — о-о… — жалобно просипела Улька с верхнего яруса. — Хе — е-ль… Что ей от тебя надо в выходно — ой?

— Понятия не имею, — так же жалобно простонала я, открывая глаза и силясь вспомнить, что вообще вчера было. — У — у-у, как же башка боли — и-ит! Уль, у тебя еще лечебные зелья остались?

— На столе посмотри… или в сумке… ох, грехи мои тяжкие… что ж я вчера так напилась?!

— Зачем МЫ так напились, если знали, что будет плохо?!

Я со стоном сползла с кровати, придерживая раскалывающуюся голову и, на карачках доползя до стола, открыла брошенную на пол сумку. В глазах все двоилось, в ушах шумело, во рту поселился мерзопакостный привкус, от которого в горлу то и дело подкатывала тошнота… но спустя какое‑то время я нащупала пузатую склянку с розоватой жидкостью и, вытащив дрожащими руками пробку, махом в себя опрокинула.

— Да — а-й… — несчастным голосом попросила мучающаяся похмельем баньши. — Хель, кинь и мне, а то я сама не дойду — у…

Пришлось, шатаясь, вставать и тащиться обратно, вручая страдающей подруге второй пузырек, а затем плестись в душевую — смывать с себя тяжкие последствия вчерашней пьянки.

Кто нас сюда вернул, догадаться нетрудно — на оракула алкоголь практически не действовал, потому‑то он и не любил гулянки. Тяжко быть трезвому среди пьяных дураков… но он мужественно дождался окончания банкета, нанял экипаж и растащил нас, болезных, по комнатам, забросив на кровати, как мешки с зерном. Впрочем, может, ему Васька помогал — оборотень легче переносил высокоградусные возлияния, да еще и Марти мог подсобить, избавив друга от опьянения. В такие момент я ОЧЕНЬ жалела, что мы с баньши "темные" — лечение ангела на нас, к сожалению, не действовало.

Мне пришлось почти полчаса простоять под холодной водой, пока Улькино зелье не начало, наконец, действовать, а потом нехотя выбираться из душа, заслышав громогласное:

— ХЕЛЬРИАНА АРЕЙ НОР ВАЛЛАРА! ДОЛГО МНЕ ВАС ЕЩЕ ЖДАТЬ?!

"А на телепорт она на этот раз не разорилась, — мстительно подумала я, влезая в длинную юбку с провокационно длинными разрезами. — Значит, не так уж и срочно я ей понадобилась. Подождешь, Жабонька, пока я оденусь и доплетусь до тебя, не особенно при этом торопясь".

Улька, высосав зелье до капли, даже не шелохнулась, когда я открыла дверь. Счастливая. Наверняка снова уснула, чтобы через часок — другой проснуться в полном порядке. А мне пришлось по улице тащиться в главный корпус, щуриться от бьющего прямо в глаза яркого света, морщиться от громкого птичьего пения и строить кровожадные планы о том, как я однажды изведу всю эту гадкую живность, благословив ее… ну, скажем, на самоубиение в особо жестокой форме.

— ХЕЛЬРИАНА! — в третий раз взревела госпожа директриса, когда я уже поднималась по лестнице.

Я простонала.

— Да иду я уже… иду!

И начальство, словно, услышав, перестало мучить мою больную голову громкими воплями. А, когда я доплелась до нужного кабинета, заметно сбавило тон.