Эрин Моргенштерн - Ночной цирк [Litres] Страница 37

Во взгляде, которым Изобель смотрит на опустевший стол, сквозит печаль.

– Как долго это будет продолжаться? – спрашивает она.

– Понятия не имею, – признается Марко, поднимая на нее глаза. – Ты думаешь все бросить? – продолжает он, сам не зная, что хочет услышать в ответ.

– Нет, – качает головой Изобель. – Я… я не собираюсь ничего бросать. Мне здесь нравится, правда. Но мне все же хочется понять. Может, если бы я смогла понять, от меня было бы больше толку.

– От тебя есть толк, – уверяет ее Марко. – Не исключено, что это мое единственное преимущество: она не знает, кто я. Она может только реагировать на изменения, происходящие в цирке, а у меня есть наблюдатель.

– Но я не вижу, чтобы она как-то реагировала, – возражает Изобель. – Она все держит в себе. Читает больше, чем кто-либо другой, насколько я могу судить. Близнецы Мюррей от нее без ума. Ко мне она исключительно добра. Я ни разу не видела, чтобы она делала что-то необычное, если не считать того, что она делает во время представлений. Ты утверждаешь, что она совершает какие-то ходы, но я этого не вижу. Почему ты уверен, что это не одно из творений мистера Барриса?

– Мистер Баррис способен творить настоящие чудеса инженерной мысли, но это не его рук дело. Впрочем, она усовершенствовала его карусель, в этом я убежден. Сомнительно, чтобы даже такой талантливый инженер, как мистер Баррис, мог создать раскрашенного деревянного грифона, который бы мог дышать. И пусть даже на этом дереве нет листьев, я знаю, что оно пустило корни глубоко в землю – оно живое.

Марко вновь сосредоточивается на рисунке, водя пальцем по изгибам ветвей.

– Ты загадал желание? – тихо спрашивает Изобель.

Не желая отвечать, Марко закрывает тетрадь.

– Она по-прежнему выступает в первой четверти часа? – уточняет он, доставая из кармана часы.

– Да, но… ты хочешь пойти туда и посмотреть ее представление? – в голосе Изобель слышится сомнение. – В ее шатре еле-еле помещается двадцать человек. Она тебя заметит и наверняка удивится, что ты здесь.

– Она меня не узнает, – говорит Марко. Часы в его руке исчезают. – Я настоятельно прошу тебя сообщать мне, когда в цирке появляется новый шатер.

Он поднимается и выходит прочь так стремительно, что растревоженный воздух колышет пламя свечей.

– Я тоскую по тебе, – шепчет Изобель ему вслед, но слова теряются в стуке хрустальных бусин, сомкнувшихся у него за спиной.

Она вновь набрасывает на лицо черную вуаль.

Ближе к утру, когда ее каморку покидает последний клиент, Изобель вынимает из кармана свою марсельскую колоду. Она не расстается с ней, хотя для гадания в цирке должна использовать другие карты, специальную колоду в черных, белых и серых тонах.

Из марсельской колоды она вытягивает одну единственную карту. Еще не перевернув ее, она уже знает, что там. Изображенный на картинке ангел только подтверждает давно зародившиеся подозрения.

Она не возвращает карту в колоду.

Атмосфера

Лондон, сентябрь 1891 г.

Цирк приезжает в Лондон. Поезд, подползающий к месту стоянки уже после наступления сумерек, не привлекает особого внимания местных жителей. Вагоны начинают распадаться, двери и коридоры беззвучно разъезжаются в разные стороны, превращаясь в череду отдельных комнат без окон. Вокруг них разворачиваются полосатые полотнища, разматываются и натягиваются канаты, под поднятыми пологами сами собой собираются помосты для выступлений.

(Труппа считает, что, хотя часть изменений происходит автоматически, где-то есть специальная бригада, которая отвечает за это превращение, пока артисты распаковывают вещи. Раньше так и было, но сейчас никакой бригады нет, невидимые грузчики не устанавливают декорации. В этом больше нет нужды.)

В неосвещенных шатрах все тихо. Цирк откроется для посетителей только вечером следующего дня.

Пока большинство циркачей отправляется в город навестить старых друзей и пропустить кружечку-другую в любимом пабе, Селия Боуэн заперлась одна у себя в вагончике за сценой.

По сравнению с другими жилищами, скрывающимися за вереницей шатров, ее комната кажется довольно скромной. Большую ее часть занимают книги и видавшая виды мебель. Повсюду, где это возможно, весело горят свечи самых разнообразных форм и размеров, освещая спящих голубей в клетках, висящих среди ярких ниспадающих портьер. Уютное гнездышко, тихое и удобное.

Стук в дверь раздается как гром среди ясного неба.

– И так ты собираешься провести весь вечер? – спрашивает Тсукико, бросая многозначительный взгляд на книгу в руках Селии.

– Полагаю, у тебя есть идеи получше? – улыбается Селия. Девушка-змея редко заходит просто так.

– Меня пригласили в гости, и я подумала, что будет неплохо, если ты отправишься со мной, – заявляет Тсукико. – Ты слишком много времени проводишь в одиночестве.

Селия начинает было отказываться, но Тсукико решительно достает из шкафа одно из самых красивых платьев Селии. Почти все ее наряды черно-белые, но это, сшитое из темно-синего бархата и отделанное золотистой тесьмой, является редким исключением.

– Куда мы идем? – спрашивает Селия, но Тсукико не спешит удовлетворять ее любопытство. Однако для похода в театр или на балет час уже слишком поздний.

Оказавшись перед особняком Лефевров, Селия заливается смехом.

– Могла бы и рассказать, – шутливо упрекает она Тсукико.

– Тогда это не было бы сюрпризом, – парирует та.

На приеме в особняке Лефевров Селии довелось побывать лишь однажды. К тому же это был скорее ужин в честь грядущей премьеры, нежели обычная Полночная трапеза. Однако, хотя со дня просмотра в театре и до открытия цирка она бывала здесь считаные разы, выясняется, что со всеми гостями она знакома.

Ее появление вместе с Тсукико вызывает всеобщее удивление, но Чандреш тепло приветствует ее и усаживает в гостиной с бокалом вина так быстро, что она даже не успевает толком принести извинения за приход без приглашения.

– Распорядись, чтобы принесли еще один прибор, – обращается Чандреш к Марко, а затем начинает представлять Селию присутствующим.

Она находит странным, что он не помнит, как уже знакомил ее со всеми.

Мадам Падва, как всегда, сама изысканность – в вечернем платье теплого медного цвета осенних листьев, переливающемся при свечах. Сестры Берджес и мистер Баррис явно успели обменяться шутками по поводу того, что все трое, не сговариваясь, пришли в синем, и цвет платья Селии приводится как доказательство, что, видимо, таковы последние модные веяния.