Вероника Мелан - Дрейк Страница 39

Вокруг, невзирая на мои чувства, дул теплый ветер. Гудели машины. Где-то вдалеке ходили люди, которым было все равно, что именно происходит на одной из крыш домов, им было невдомек, что я вообще существую на одной из этих крыш в эту минуту.

Им-то ладно, но мне что делать?

Как быть с тем, что товарищ этот сейчас скорее всего развернется и навсегда уйдет? Кто мне тогда сможет объяснить хоть что-нибудь? Это ведь «им» все понятно, а мне? Мне как не было, так и не стало. И последний шанс на получение знаний сейчас развернется и уплывет так же быстро, как и появился.

Заметив нетерпеливое движение серебристой куртки, я быстро выпалила:

– Стой! – потом судорожно прикрыла рот рукой и поправилась. – То есть стойте…..

Темно-русые брови вопросительно приподнялись.

– Простите, я просто…. переволновалась. Дело в том, что вы не сказали, а можно ли мне сюда приходить? Я понимаю, что это ваш мир, и раз уж вы сочли меня не опасной и запретили говорить, то можно я буду гостить здесь?

Он молчал.

А мне очень хотелось получить согласие.

Ведь если скажет «нет», тогда навсегда закроются двери в прекрасное «далеко», которое я даже не успела исследовать.

– Я не буду гадить, не буду ни с кем говорить! Не буду спрашивать про карты континентов, не буду агитировать за жизнь в других мирах! (хотелось добавить, что пальцами и яйцами в солонку я тоже лазить не буду, но с чувством юмора у Комиссии была напряженка). Пожалуйста, не отсекайте для меня эту возможность!

Сама не знаю отчего, но я чувствовала важность этого момента. Его переломность. Как ключевую точку на линии судьбы, как развилку, от которой дорога пойдет либо в правильном направлении, либо навсегда завязнет и потеряется в скучном тупике.

Дрейк молчал. Рассматривал меня. Наполовину холодно, наполовину равнодушно.

«Нет» имело шанс прозвучать процентах в девяносто по моим предположениям.

Но я оказалась неправа.

– Хорошо, – наконец ответил он. – Появляйся. Вреда я не вижу. Только не в этом здании и не у Мака в машине, а то тот может неадекватно среагировать и пришибить ненароком.

Мистер Ледяной, оказывается, еще и шутить умел. Странно и по-своему, но все-таки.

Я от облегчения даже вытерла ладошки о джинсы, чего зарекалась не делать. Заметив это, тут же смутилась, отняла руки от штанов и сцепила их в замок.

Дрейк повернулся, чтобы уйти.

Зашуршала серебристая ткань, блеснула на рукаве полоска. А мне снова стало обидно, захотелось что-то сказать.

«То ты домой рвешься, то тебя палкой назад не вытолкаешь…»

Возникло неоднократно преследовавшееся меня сегодня чувство дежа-вю. Нахлынули знакомые необъяснимые эмоции.

Он был уже почти у двери в будку, когда я крикнула широкой спине:

– А вы знаете, что заставило меня вернуться в этот мир?

Дрейк остановился. Стал виден его профиль.

– Вы. Это были вы! Я видела сон этой ночью: вы стояли в парке, а я бежала за своим котом, когда наткнулась на ваши ноги. А когда увидела вас, то поняла, что…..

Теперь он повернулся весь. Стоял и смотрел, прищурившись.

Времени на то, чтобы закончить, было мало. Нужно было торопиться.

– Я поняла, что вы друг. И что вы тот, кто может научить меня всему. Вы ведь можете сделать это, правда?

Дрейк нахмурился.

– Научить тебя чему? – спросил он.

– Научить меня большему, чем я могу сейчас, – от волнения я снова вытерла руки о джинсы. Коленки мелко подрагивали, хотелось срочно сесть куда-нибудь. – В том сне я поняла, что вы единственный, кто может меня научить….

Он не ответил.

Просто развернулся и ушел.

А я в сердцах едва не сплюнула прямо на землю. Черт бы его подрал, этого Дрейка! Ну, что за привычка уходить, не ответив?

Глава 6

Давай запутаем следы —Пускай никто нас не найдёт.Давай раскрасим тишинуПлеядами хрустальных нот.

Твои глаза рождают свет,Мои – оплакивают ночь,Я подарю тебе рассвет,И прошепчу…

О том, что время не властно,Будет вечность гореть огнём.Я знаю, всё не напрасно,Пока мы будем с тобой вдвоём.

С того момента, как состоялась моя памятная встреча с Комиссией, прошла неделя.

Вернулась домой нагруженная ворохом новых вещей мама. В доме снова стало светло и уютно. Звякали кастрюльки, кипятился чайник, звучали телефонные трели. Приходили в гости подруги и знакомые: кто чай попить, кто на вещи посмотреть – прикупить обновку для себя или для родственницы, кто про заграницу поспрашивать. Хотя мама редко что-то видела помимо складов и магазинов, любопытство все равно приводило в дом то одну, то другую приятельницу, которым было приятно почесать языками, задержавшись на часик-другой по пути с работы домой.

С прыжками теперь приходилось осторожничать.

Мама – она и есть мама. Всегда знает, где ты есть, всегда следит, даже когда не смотрит на дочь. Поэтому вела я себя примерно, уставшей не выглядела, улыбалась больше, чем обычно, и улыбки мои отражались волной тепла в маминых глазах. Ее волнение постепенно сошло «на нет», что меня – не любившую расстраивать мать – очень радовало.

Но это касалось только прыжков по «своим» городам. И если бы только это, то сиять было бы решительно не с чего.

Я же, словно припасшая на зиму тонну орехов белка, ходила притихшая и довольная. Потому что появился у меня секрет. Свой собственный – хороший такой, жирненький, вкусный!

А все потому, что наконец-то сумела осознать одну вещь – время в том мире не идет! Точнее не так…. Оно перестает идти в нашем мире, когда я перемещаюсь в Нордейл! Вот как!

Прежде чем я окончательно уверовала в эту теорию, пришлось сделать многократные проверки, но все они подтвердили тот факт, что, во сколько бы мое бренное тело ни исчезало, возвращалась оно домой всегда в точно ту же минуту, которую перед прыжком на наручных часах засекали глаза.

То есть прыгни я в восемь ноль одну, прогуляй по Нордейлу хоть пять часов, а вернуться получится обязательно в то же самое время – восемь ноль одну. И куда уходили эти пять часов, и как вся эта система со временем работала, мне было не ясно.

Однако радости это не уменьшало.

Сначала, было, в голову пришла мысль, что время в прыжках вообще перестает идти, но первое же перемещение в Европу указало на всю ветхость этого предположения. Да и предыдущие практики всегда доказывали обратное. Куда бы ни ступила моя нога в пределах родной планеты, часы никогда не зависали, продолжая нагло и вызывающе тикать, несмотря на мой полный надежды взгляд. Но стоило им оказаться в осеннем парке возле фонтана или на центральной площади Нордейла, как их тут же клинило намертво, и эта временная «смерть» неизменно вызывала на моем лице ехидную усмешку и желание сплясать прямо на улице. Думаю, что спляши я на самом деле, прохожие не стали бы коситься с упреком, скорее поделились бы улыбками, разделив непонятный им восторг незнакомки. Таким уж был этот новый мир. Каким-то другим.