Ульяна Соболева - Осколки безумия Страница 39

Посмотрела на него и краска стыда прилила к щекам, он улыбался, триумфально, но глаза стали черными как угли в них плескалось пламя ада, моего персонального, личного ада. Он хотел меня алчно, жадно…И он стал свидетелем этого унижения, не просто свидетелем, а виновником. Господи, какая же я жалкая. Неожиданно для себя я заплакала. От стыда, от бессилия и ненависти к самой себе… Невероятно. Этого не могло произойти на самом деле. Ник не может иметь надо мной такую власть. Боже, я кончила только от звука его голоса, что будет, если он ко мне прикоснется…?

— Тссс…тихо…все хорошо… всего лишь реакция тела. Ты не ожидала? Так было всегда когда ты со мной.

Черта с два все хорошо. Мне не хорошо. Мне плохо. Мне невыносимо плохо. Я порочное животное, я тряпка…я ненормальная. Он делает со мной все что захочет.

— Отпусти меня, — жалобно попросила я, — просто уйди, хорошо? Уйди сейчас.

Его руки разжались, а я покачнулась, чуть не упала. Ноги подкашивались, тряслись.

— Стыдишься своей слабости?

Спросил он, и я резко посмотрела на него затуманенным взглядом. Нет, он не издевался, а просто пристально на меня смотрел. Пусть он уйдет. Пожалуйста. Это невыносимо.

— Уходи! Дай мне побыть одной!

Я вложила в это слово столько презрения, сколько могла.

— Я уйду… Но, проблема не во мне, а в тебе. Ты желаешь меня настолько сильно, что не можешь контролировать свои чувства. Ты борешься с призраками и эфемерными страхами и лжешь сама себе.

— Я не хочу тебя! Вот она правда! Я ТЕБЯ НЕ ХОЧУ! Я! Моя душа и мое сердце! А тело…тело дьявольским образом реагирует на тебя. Просто влечение. Похоть. Вожделение. Это ничто. Для меня. Есть вещи поважнее секса…

Я сделала ему больно, уколола и достигла цели. Он побледнел. А я уже не могла остановиться.

— Для тебя любовь это плотское наслаждение, для тебя любовь это обладание кем-то. А для меня она другая. Тебе этого никогда не понять, потому что ты — зверь. Ты живешь инстинктами. А я верю, что любовь она несет свет, понимание, прощение, доброту. А ты… Та — это тьма, мрак, бездна, болото. Я не хочу тонуть, я хочу жить.

— Хватит!

Он сделал жест, чтобы я замолчала.

— Я все понял. Достаточно. Ты все сказала.

Вот и хорошо. Пусть только уйдет, потому что я сейчас зарыдаю. Но он не ушел, он вдруг резко прижал меня к стене и его глаза загорелись дьявольским огнем.

— Да, я зверь, Марианна, я порождение зла, мрака. Порождение ада. Но ты любила меня. Ты заставила меня поверить, что и зверь может сострадать, питать нежность, сходить с ума от боли в душе. Ты подарила мне веру в это. Ты, Марианна. Я не заставлял тебя. Не соблазнял. Ты пришла ко мне. Сама.

— Это ложь, ты был бы последним…

— Первым, Марианна, я был первым, — сказал он мрачно.

— Я ошибалась. Такие, как ты, не умеют любить.

— И ты надеешься, что я отпущу тебя?

— Я этого жажду.

Его зрачки сузились, а пальцы совершенно внезапно легли мне на горло:

— Никогда…слышишь, я не отпущу тебя никогда. Этот дом ты покинешь только мертвой и поверь, это будет очень нескоро.

Пальцы сильнее сдавили мою шею, и схватилась его за запястье. Нет, я не боялась. Напрасно не боялась. Стоило испугаться. Но еще слишком мало знала о нем, чтобы понять насколько Ник опасен. Для меня. Во всех смыслах этого слова.

— И в этом весь ты. Собственник и эгоист. Если бы умел любить, ты бы дал мне возможность быть счастливой.

— Ты будешь счастлива со мной, Марианна, — сказал он, а потом зарычал мне в лицо, — или ни с кем!

А потом исчез, и я сползла по стенке на пол, закрыла лицо руками. Я плакала от жалости к самой себе, потому что он побеждал. Постепенно, уверенно отвоевывал позиции, и я ничего не могла с этим поделать.

*****

Демоны-слуги в темно-бордовых плащах отодвинули огромный камень, закрывающий вход в пещеру. Асмодей стоял позади них сложив руки на груди, его белесые глаза сверкали из-под капюшона, а ногти на костлявых пальцах отливали синевой как у мертвеца. Он пребывал в своем истинном обличии. Он любил эффектные появления перед бессмертными, когда от страха их ледяные сердца начинали биться быстрее. Позади него еще трое слуг сдерживали смертных пленников, с завязанными глазами, полностью обнаженных, дрожащих от панического ужаса. Пещеру осветили факелами, и Асмодей проплыл вовнутрь. Он остановился напротив саркофага и кивнул, разрешая сдвинуть крышку гроба. С огромным трудом слуги наконец-то справились с задачей и Асмодей посветил вовнутрь. Полуразложившийся труп прикован стальными цепями ко дну саркофага. Тело почти разложилось, но сердце под обнаженной грудной клеткой слабо билось. Ко рту мертвеца была проведена трубка, по которой тот получал маленькие порции крови, дозированной самим Верховным Демоном для поддержания жизни в этом существе, отдаленно напоминавшем человека.

— Разрубить цепи, дайте ей поесть. Княгиня Нельская, вот и настал ваш час вернуться из царства мертвых.

Асмодей смотрел как цепи сбросили на каменный пол, равнодушно проводил взглядом первую жертву, которой безжалостно вспороли яремную вену и положили прямо в гроб, сверху на тело. Вначале не было слышно ни одного звука, кроме пульсации вытекающей крови и судорожных хрипов умирающей жертвы. Внезапно костлявые руки сжали несчастного, послышалось характерное чавканье и Асмодей засмеялся. Его оглушительный хохот спугнул летучих мышей, которые черной тучей пролетели над его головой. Осушенный досуха смертный был безжалостно откинут в сторону. А спустя секунду женщина села в гробу и посмотрела на Асмодея. Ее лицо все еще было землистого цвета, вены выступили на коже, которая обнажала кости черепа на скулах и на голове.

— Еще, — едва шевеля губами попросила она, и, как только новая жертва оказалась в ее смертельных объятиях, восставшая из гроба сама впилась ему в горло разрывая плоть голодными клыками.

Асмодей любил наблюдать как они возвращаются к жизни. Злые, голодные и полные энергии, готовые служить своему повелителю. Вторая жертва замертво рухнула на пол и теперь возрожденная княгиня больше не напоминала скелет обтянутый кожей. К ней вернулась вся ее былая ослепительная красота. Длинные русые волосы, падали на полуобнаженную грудь, темно карие глаза влажно блестели, а окровавленный рот дрогнул в улыбке.