Ив Пауэрс - Перед смертью не надышишься Страница 4

Голос незнакомца превратился в чувственный горячий шепот:

— Освободись.

Его теплые губы накрыли ее губы, требуя и уговаривая их приоткрыться. Шелби дрожала, но ей каким-то образом удалось найти силы, чтобы лизнуть кончик его языка. Он на мгновение замер, потом издал глубокий грудной звук, и поцелуй стал глубже, требовательнее, когда его язык погрузился в ее рот. В тот миг, когда он погладил влажным горячим языком ее небо, бурлящее в нем тепло затопило ее.

Тело Шелби как будто заново обрело силу, оно пело, когда он целовал ее. Он не просто изучал ее. Сильные, требовательные движения языка будили в ней голод, отчаянное желание узнать, какой он на вкус.

Шелби еще никогда не испытывала такого отчаяния. Ей казалось, будто ее жизнь зависит от того, что происходит, будто она умрет, если он не будет ее целовать, попросту перестанет существовать, если она не будет целовать его в ответ и не возьмет то, что предлагал его рот, и даже больше.

Шелби не уступала ему в ненасытности, ее язык не знал стеснения, пока она лизала его, пила его. Он был сладким, согревающим, и ее тело, еще несколько секунд назад скованное холодом, не просто отогревалось, а явно вознамерилось растаять прямо здесь и сейчас. Руки Шелби прошлись верх по его рукам и схватили его за плечи, а затвердевшие соски терлись о его грудь. Он издал стон, не отрываясь от нее, и отголоски этого звука завибрировали где-то внутри нее.

Краем затуманенного сознания Шелби пыталась подсчитать, сколько шагов отделяют их от спальни, но ей казалось, что даже один шаг — это слишком много. Она хотела — нет, ей нужно было почувствовать его. Почувствовать, как этот сильный и нежный незнакомец, чьи поцелуи почему-то стали такими же важными, как следующий вдох, заполняет ее изнутри.

Не прерывая поцелуя, Шелби простонала ему в рот, ее рука скользнула по его шее и легла на затылок, а пальцы запутались в его волосах.

Он застыл, а потом так резко оторвался от нее, что Шелби даже моргнула, чтобы сфокусировать взгляд. Она чувствовала его тяжелое прерывистое дыхание у себя в волосах, а потом он прижался лбом к ее лбу и хриплым голосом тихо произнес:

— Иди в дом.

Шелби так и сделала. Она едва не споткнулась на пороге, быстро закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Разум метался в диких попытках осознать, что только что произошло. С одной стороны, ей хотелось распахнуть дверь, затащить его в дом и разорвать на лоскутки его одежду, а с другой, она была в шоке от самой себя. От того, что сделала. От того, что все еще хотела сделать.

На улице Сикс спустился по ступеням, дошел до фонаря, прислонился к нему и сполз на тротуар, вытянув ноги.

Убить ее.

Это было так просто. Ему даже не нужно было прикасаться к ней, чтобы сделать это. Он собирал души последние сто двадцать лет. Ему нужно было только вытащить ее из тела. Для этого хватило бы одного взгляда, одного поцелуя или одного молчаливого приказа — заставить себя хотеть ее смерти больше, чем она сама хотела жить.

Это так просто, но так сложно с ней.

Сикс уловил тот момент, когда она усилием воли заставила себя сопротивляться ему. Душа Шелби была сильнее, чем многие из тех, что он собирал раньше, и ей было вполне комфортно в этом теле. Только дурак бы не понял, что ей не хотелось покидать его. Сикс, конечно, был готов к сопротивлению, но уж точно не к своему собственному.

Он уже держал ее душу, убедился в том, что она слабеет с каждым шагом. И к тому моменту, когда она добралась до двери своего дома, ее душа была готова к тому, чтобы он вытащил ее из тела.

Сикс понятия не имел, почему колебался.

Он остановился на полпути. И это совершенно не в его духе. Целуя Шелби, он мог выпить ее жизнь до последней капли. Ей уже не хватало кислорода. Еще чуть-чуть — и работа была бы сделана. Но вместо этого Сикс вложил в поцелуй самого себя, как будто его собственная жизнь зависела от этого. Его переполняло горячее желание трогать и целовать ее повсюду. Он хотел ее. Хотел ее всю — и душу, и тело.

Его поглотило желание почувствовать ее, узнать, насколько сладкие ее губы и такое ли мягкое и податливое ее тело, каким оно казалось. Ему хотелось целовать ее больше, чем когда-либо хотелось забрать чью-то душу. Сикс совершенно не был готов к тому, какую бурю чувств пробудит в нем соприкосновение их языков. Внезапно одного ее сладкого рта стало мало, и ему захотелось большего. Он думал, что вкус ее дыхания заставит его выпить ее до дна, но раз попробовав ее, потерял над собой контроль.

Тело, которым он пользовался миллион раз, чтобы миллион раз выполнять одну и ту же работу, было так чертовски переполнено жизнью, что Сикс мог поклясться — в этом теле не осталось места для него самого, и его душу с минуты на минуту просто вынесет из него. Даже сейчас его душа с трудом оставалась в этом теле, с которым раньше не было никаких проблем. Больше ста лет. Но так было до Шелби Моррисон.

Заканчивай, жнец.

Закончи то, что начал. Тебе не нужно чувствовать. Не нужно ни о чем думать. Сделай свою работу. Забудь тот день, когда ты поцеловал Шелби Моррисон — и потерял себя.

Шелби протяжно застонала, когда будильник прозвенел так громко, что она готова была поспорить на миллион — чертова штука сидела прямо у нее в голове. Категорически отказываясь открывать глаза, она протянула руку к тумбочке и стукнула по будильнику, чтобы выключить его. Лицо незнакомца всплыло в мыслях, и она вспомнила его руки, обнимающие ее, его обжигающие темные глаза, вглядывающиеся в ее лицо, его поцелуи. Невероятные, восхитительные поцелуи, от которых она даже сейчас…

Шелби резко села на кровати и открыла глаза.

— Я его не целовала.

Ну ладно, может, и целовала. И что с того? Ничего особенного.

Она незамужняя взрослая женщина, чьи гормоны работают, как часы. Судя по всему, даже лучше, чем как часы. Вчера они, конечно, разыгрались не на шутку, но в целом беспокоиться не о чем. Она ведь не переспала с ним и ничего такого не сделала. Хотя очень хотела. Мало того, была к этому готова, даже умоляла об этом.

Нет, нет и еще раз нет. Она не учудила бы такого.

Не стала бы целоваться с незнакомцем. Не стала бы умолять его. Да она никого ни о чем бы не умоляла, черт возьми! Гордость была их семейной чертой. И Шелби была такой же гордой, как все ее братья и сестры.

Надо признаться, ханжой она не была никогда. Но любила продумывать свои действия наперед до мелочей, чтобы избежать неудобных ситуаций вроде той, в которую вляпалась вчера. Планы. Да, Шелби нравилось планировать свою жизнь. И сейчас она планировала срочно забыть о том, что произошло вчера ночью.