Молли Харпер - Основы флирта с обнаженным оборотнем Страница 4

У Эша и Саффрон имелись определенные представления о том, как воспитывать дочь. Эти стандарты не включали такие пустяки, как религия, телевидение, полуфабрикаты, официальная медицина или домашние животные. (Дело не в защите прав животных. Просто у папули аллергия.)

Домом моего детства служил едва отремонтированный старый сарай без стен, являвшийся центром созданной родителями собственной, независимой, экологически ответственной общины дальновидных строгих вегетарианцев, ненавидящих правительство. Папа назвал ее «Рассвет», но вскоре был вынужден сменить вывеску, поскольку люди оставляли у главных ворот своих подростков-наркоманов. Похоже, они думали, что это реабилитационный центр.

Через сообщество постоянно проходило множество людей. И хотя мне нравились смех, музыка, энергия, которую они привносили в мой дом, я поняла, что дружбы с ними не завяжешь. Дети все равно уходили через несколько месяцев, когда их родители не могли влиться в то, что мои предки называли «разумным образом жизни». Даже те, кому это удавалось, редко оставались у нас больше полугода – их неугомонные натуры жаждали продолжить странствие.

Тем не менее, дни мои были заполнены приключениями и весельем. Неважно, импульсивное ли это решение папули перекрасить наш семейный «фольксваген» в пурпурный цвет пасхального яйца, или мамуля, вырядив меня, как радиоактивную Статую Свободы, тащит с собой на митинг против атомной энергетики. Каждый день приносил что-то новое, нечто захватывающее. И я обожала своих родителей – их любовь, щедрость, внимание ко мне. Мне нравилось быть центром их мира.

Но то, что приносило радость карапузу, для взрослеющего подростка было скучным. До тринадцати лет я находилась на домашнем обучении, пока не поняла, что, если не закончу общеобразовательную школу, колледжа мне не видать. Учила меня мама, и она всегда держала под рукой подробные учебные планы на случай неожиданно нагрянувших с инспекцией чиновников окружного отдела образования. Хотя руководствовалась она всегда благими намерениями, уроки редко выходили за стадию планирования. Стоило у нее в голове мелькнуть мысли, что некое дело требует незамедлительного внимания, и объяснение мне дробей или изучение столиц штатов уже не казалось таким важным. Большую часть времени она оставляла меня одну для «самообучения». Если бы до того, как стать Эшем, папуля не работал бухгалтером – я бы по сей день не могла сводить баланс своей чековой книжки.

Когда я прикатила на своем велике в окружную среднюю школу Боудри и попросила записать меня, то привезла с собой только свидетельство о рождении и сочинение на тему «Почему мне прямо сейчас нужно записаться в общеобразовательную школу».

К счастью, как раз тогда, когда я просила секретаря войти в мое тяжелое положение, мимо проходил директор. Убедившись, что странная девочка не беспризорница и не жертва домашнего насилия, он сказал, что у каждого ребенка есть право посещать школу. Еще он предложил прийти ко мне домой и побеседовать о моем желании с родителями. Но я испугалась, что, увидев наш чудной, колоритный мирок, он посчитает меня безнадежной – или, того хуже, выпьет «солнечный чай»[5] моего отца, - поэтому отказалась.

Этот же день ознаменовался первым спором с родителями – точнее, с матерью. Похоже, отец считал, что родители должны поддержать ребенка, сделавшего собственный выбор, даже если этот выбор включал школу. Мама страшила ужасными последствиями, давлением со стороны сверстников, влиянием невнимательных и неграмотных учителей, ревизионистским учебным планом, выпускающим во взрослую жизнь бездельников, но еще больший ужас у нее вызывал рафинированный сахар в школьной столовке. Однако, в конечном итоге, все же подписала бумаги на зачисление, и я начала учится в девятом классе Лиландской средней школы.

В первый день занятий мама расплакалась, увидев меня в школьной форме, и даже настаивала на том, чтобы задобрить меня медово-овсяным печеньем. Я выбросила их в мусорку в кафетерии и купила свой первый школьный ланч на деньги в подарок ко дню рождения от любящих капиталистических предков – бабули и дедули.

Оглядываясь назад, я понимаю, что это был переломный момент. Начав посещать школу, я осознала, насколько отличалась от других детей своего возраста, насколько была не подготовлена для внешнего мира. И тут меня прорвало. Каждый бунтарский поступок, будь то ношение кожаной обуви или голос за консерваторов на предварительных выборах, заставлял меня чувствовать себя все более нормальной. Я освоилась в средней школе. Стала как все. Получала хорошие оценки. У меня появилась лучшая подруга, Кара Рейнольдс, которая с радостью обучила меня обрядам и ритуалам «обычных людей».

Я даже устроилась работать после школы официанткой в авто-кафе «Тэйст-энд-Гриль». В этот же день я съела (и тут же вытошнила) свой первый чизбургер с беконом. Но Берни Харнед, владелец, помог мне потихоньку поднять толерантность к фаст-фуду и жирам до Фрито-Пай[6], в то время как я продвинулась по карьерной лестнице от официантки, обслуживающей автомобилистов, до гриль-персонала. На свои кровные я покупала новые шмотки, диски, косметику, калорийную нездоровую пищу – запретные маленькие сокровища, которые держала в старом сундуке у изножья кровати.

А после моего зачисления в университет Миссисипи у матери явно что-то переклинило в мозгах. Даже больше, чем когда она в конце шестидесятых давала концерты. Очаровательная чудаковатость помогла ей получить пропуск в мое общежитие, а затем и в съемную квартиру, чтобы, по ее словам, навещать меня в любое время. Мамуля использовала этот доступ, чтобы «помочь» мне разобраться с ненужными для меня вещами, такими как, например, мясо на обед (то, что я ела плоть животных уже плохо, но нельзя забывать о нитратах!), неорганические продукты (это же отрава под видом пищи), химические моющие средства (пищевая сода и разбавленный уксус гораздо эффективнее). А когда она выбросила целую коробку пастилы, я стала держать все вкусняшки под замком. Но вернувшись однажды домой увидела, что она отнесла пластиковый контейнер с моим скарбом в пункт сбора вторичного сырья.

Мамуля искренне считала, что действует в моих интересах… в своей искаженной, себялюбивой манере. Кроме того, как можно сказать родной матери, что ей не рады? Почему я злюсь на нее за то, что она выбросила кучу дряни, вредной для меня? Мама ведь печется о моем здоровье. К тому же, разве не заменила она это на низкокалорийные хлебцы, соевые сосиски и печенье с кэробом[7] – все, что я любила в детстве? Спорить с ней все равно, что пытаться удержать угря, смазанного маслом. Стоит мне подумать, что крепко ухватилась – она изворачивалась и меняла тактику.