Полина Олехнович - Борщевик. Без пощады, без жалости Страница 4

— Вот это да! — говорю я.

— Ну и дела творятся, — поддерживает Петька.

По радио в выпуске новостей обсуждают разные версии аномальной активности борщевика: секретные военные испытания, глобальное потепление, озоновые дыры, взрывы на солнце.

Петя подхватывает:

— А может быть, семена прилетели на метеоритах с какой-нибудь планеты или инопланетные существа приняли вид борщевика и спокойно разрастались в ожидании своего часа…

— Позвони на радио, выскажись, — мне уже не до теорий: одно дело смотреть по телевизору и совершенно другое воочию. Мне только хочется поскорее увидеть Ярославу и убедиться, что с ней все в порядке.

Деревня, где живут мои бабушка и дедушка, со странным названием «Парни», примерно в ста километрах от Новгорода. Нам встречается все меньше населенных пунктов. Проезжаем несколько деревень, полностью поглощенных борщевиком. Не похоже, чтобы здесь жили люди. Беспощадные растения обступают дома сплошным кольцом. В одном дворе между толстыми стеблями борщевика виднеется веревка с развешанным бельем. Вряд ли его уже удастся снять.

На этом фоне очередной звонок с работы кажется весточкой из другого измерения. У них выключились большие лампы на втором этаже.

— Проверьте восьмой и семнадцатый рубильники, — кричу я, потому что связь плохая.

— Где рубильники? Под щитком в подсобке. Все должны быть в одном положении… Ну так подними их! Нет, током не убьет. Горит? Отлично. Да не за что. Пока.

— А я и не знал, что ты разбираешься в электричестве, — с легким сарказмом замечает Петя. Его уже порядком достали бесконечные звонки с моей работы.

— Отключи телефон, они же ни дети малые, а у тебя выходной, между прочим.

— Ладно, ладно, сейчас… Ой, управляющая. Придется ответить. Алло, привет! Терминал завис? Да, часто зависает. Там нужно провода проверить, может контакт плохой, и перезагрузить. Ага…, ага… Пока. Я ловлю вопросительный взгляд Петьки.

— До IT-отдела не дозвониться, поэтому она мне и звонит. Все отключаюсь.

Мы проезжаем указатель с надписью «Парни». От непривычной тишины в деревне по спине пробегает холодок. На улице ни души. Молчаливым частоколом возвышается величественный борщевик. Вокруг домов следы отчаянной борьбы с вездесущим растением: сожженная трава, толстый слой опилок, песка. Но и на этой полосе препятствий уже рвутся ввысь смертоносные сочные ростки.

Из машины выходить жутковато, но я вижу в окне счастливое личико Ярославы. Очень быстро по засыпанной опилками дорожке мы идем в дом.

Дедушка с гордостью показывает гибрид яблони и рябины — яблоки становятся зимостойкими. Он помешан на растениеводстве. Бабушкина гордость — тюльпаны: махровые, красные, желтые, белые, полосатые, почти черные.

В саду вместо привычной зеленой травки на земле песок и опилки. Привязываю Шакиру к дереву, отпускать ее опасно. Я говорю бабушке и дедушке, что им тоже нужно уезжать. Здесь оставаться нельзя. А у меня все-таки двухкомнатная квартира. Как-нибудь проживем. Но они наотрез отказываются. Разве можно бросить сад, дом? Дедушка собирается на конференцию представлять свою зимостойкую яблоню, а бабушка должна подготовиться к выступлению в клубе цветоводов — любителей.

— Будем дежурить днем и ночью, жечь траву, выкашивать этот борщевик. В конце концов, спасатели скоро появятся, — говорит дед.

Мы пьем чай с яблочным пирогом. Бабушка с дедушкой рассказывают об ужасной гибели тракториста Генки Горохова, который давил, давил борщевик на своем тракторе и как-то случайно выпал в самую гущу растений — убийц. Вон, даже трактор еле видно — так и остался в борщевике.

Я слышу лай Шакиры, переходящий в визг. Про собаку-то забыла! Так у дерева и оставила. Выскакиваю на улицу, а вокруг животного молодые ростки борщевика прорвались через слой опилок, да как быстро растут! У Шакиры на задней лапе выжжена шерсть, и глубокий кровавый мокнущий ожог в пол ладони.

— Петя! Петя! Помогите! — воплю я от ужаса. Не знаю что делать, как вытаскивать собаку из этого зеленого оцепления — я же с голыми ногами, в шлепках. Шакира голосит почти по-человечески, рвется ко мне. Все прибегают. Дедушка в грубых сапогах расчищает косой путь к несчастной собаке и отвязывает ее. Мы уезжаем. Ярослава на заднем сидении с забинтованной Шакирой. Дедушка с бабушкой на опилковом островке машут нам вслед. Я мысленно спрашиваю их: «Неужели дом и сад вам дороже жизни?» «Дом и сад — это и есть вся наша жизнь», — взглядами отвечают они.

За те несколько часов, что мы провели в деревне, грунтовка сильно заросла. Машина продирается по туннелю шириной в полтора метра. Листья борщевика цепляются за дверцы, огромные белые зонты стучат по крыше. Не терпится поскорее попасть в Питер, где еще нет такого засилья этих растений.

Борщевики словно исполинские воины стоят плотно плечом к плечу вдоль дороги. Мы въезжаем на насыпь. Ее склоны сплошным ковром покрыты борщевиком. Яблоку некуда упасть, и сколько хватает взгляда — всюду борщевик. Наша машина утлое суденышко в зеленом безжалостном море, терпеливо ожидающем новые жертвы. Я словно вижу, как листья борщевика наливаются ядовитыми соками, и почти слышу шелест стремительно растущих побегов. Петя инстинктивно прибавляет скорость.

Я чувствую, что в глазах и в горле начинает щипать. Петька кашляет.

— Мама, мама! Мне плохо! — пищит Ярослава.

Я вспоминаю слова какого-то дядьки по телевизору о том, что борщевик выделяет летучие аллергены.

— Езжай быстрее, — говорю я Петьке.

— Не могу, глаза слезятся, не вижу ничего.

— Мама, Мне дышать тяжело!

Петька заходится в приступе кашля. У меня тоже слезятся глаза, и в горле появляется ком, который растет с каждой минутой. Петя кашляет без остановки. Мы тащимся с черепашьей скоростью. «Петя, пожалуйста, быстрее!» — кричу я. Но он только кашляет. Мне кажется, что на шее затягиваю веревку. Сквозь слезы я вижу только борщевик. Судорожно вдыхаю отравленный воздух. Неужели это конец? В отчаянии оборачиваюсь. Шакира еле слышно поскуливает. Ярослава уже не хнычет. Она лежит с закрытыми глазами и дышит со свистом, ее лицо синеет.

Внезапно Петя прекращает кашлять. На несколько секунд в машине наступает полная тишина, даже радио замолкает, слышно только как бьются об машину и сочно хрустят, погибая под колесами, борщевики. Я поворачиваюсь вперед и холодею от ужаса, потому что мы едем по самому краю насыпи. Каких-нибудь несколько сантиметров — и кювет. А там нас поглотит ненасытное море борщевика.

— Петя, ты что… — но фраза моя обрывается. Петя опустил голову на руль. Похоже он без сознания.