Долгая ночь (СИ) - Тихая Юля Страница 4

И на этой дороге нет моей пары, потому что я запретила себе пахнуть и чуять. Потому что я напоила артефакт кровью, убаюкала зверя туманами.

Потому что всё закончилось, да. Всё закончилось.

— Ну правда, вдруг…

— Хватит, — я выправила воротник рубашки из свитера, — Ливи, ты сама говорила: нюхать людей — неприлично.

— Сексом трахаться тоже неприлично, ну и что?

Трис закрыла Мареку уши руками:

— Не слушай эту глупую женщину, малыш.

— Тоже мне, специалистка по детям…

— Ливи!..

Я покачала головой. Хорошие они, весёлые; и пришли все утром в воскресенье, хотя я не звала и не просила, но Ливи, конечно, всё поняла.

— Не забалтывайся про артефакты, — Ливи материнским жестом поправила мне волосы, — спроси что-нибудь про него, мужчины это любят. Смотри ему в лицо, но не переигрывай. За еду пусть сам заплатит, он же приглашал. И понюхай! А то вдруг он воняет козлом, зачем тебе козёл, сама подумай?

— Совершенно ни к чему, — очень серьёзно подтвердила я. — Ты же знаешь, я не согласна ни на кого кроме Большого Волка. Я же сама тоже волчица, ррр.

— Балда, — отмахнулась Ливи.

Марек жизнерадостно агукнул и засунул палец Трис в нос.

— Мы узнали его сразу, — Ара кружится по комнате, её пальцы летают, выплетая защитные узоры. — Его запах будто становится тобой, и он теперь мой, а я — его. Это как… взрыв. Ох, Кесс!.. Мы гнались за ним через всё небо, и смотри-ка — догнали!

Она так счастлива, а я не могу обрадоваться: ведь это значит, что Ара уедет. Я не хочу, чтобы она уезжала. Ара такая ужасно взрослая, а я совсем, совсем не умею без неё.

— Красивый? — ревниво спрашиваю я.

— Да какая разница? Полуночь сплела нам одну дорогу. Будь он хоть одноглазным, он всё равно мой.

Она подмигивает заговорщически и смеётся:

— Но он хорош, Кесс! И я видела его тура, там такие рога… и туры, говорят, хозяйственные.

Я обнимаю её, утыкаюсь в неё носом, — передник пахнет теплом и травами, — а она снова смеётся.

Я знаю, что мама недовольна: они, мол, совсем ещё дети; это её вторая Охота; стоило бы подождать. Но Ара такая врослая, Ара такая упрямая, и Ара всегда знает, чего она хочет.

— Ну же, кнопка…

Я отпускаю её, и она укрывает себя плетениями. Накидывает полушубок, надевает сапоги, застёгивает на руке часы. Подмигивает мне:

— Маме не говори.

И она уходит. И она никогда не вернётся.

А я вырасту её бледной тенью.

— Готова?

Я оглядела себя в маленьком настольном зеркале. У меня нет ариных белых волос: так, мышиная коса, которую надо стричь покороче, чтобы не выглядела совсем уж бедно. Черты лица у меня грубее, губы тоньше, глаза блёклые.

Я не уродина, нет. Просто Ара была волшебная, а я — обычная.

Поэтому и поймала Ара тонконогую серну, а я, как язвительно заявил брат, «мохнатую крысу».

Ливи подвела мне губы карандашом и остранилась, довольная:

— Главное, не кипишуй. А полезет кусаться — зови полицию!

Трис украдкой вздохнула.

А молчаливая Бенера вдруг порывисто меня обняла.

— Я сделаю тебе призму, — сказала она тихо. — Которая усилит твою искру.

Её серебряные глаза светились лунной силой.

— А я ловец, — щедро пообещала Ливи. — От плохих снов.

— Ты его главное всё-таки понюхай, — Трис, как всегда, скептична. — Клин клином, как говорится. К тому же, это бесплатно…

Наверное, они все были правы. Мне пора что-то делать, если одного неуклюжего жеста постороннего зверя достаточно, чтобы так выбить меня из колеи. Я давно другая; я давно сильнее.

Стоит поглядеть на двоедушника хотя бы для того, чтобы вспомнить: это прошлое — прошло.

iv

Мой погодный артефакт всё-таки торопился, а не показывал ерунду: снег начался ещё в ночь на субботу и шёл без перерыва больше суток. К полудню воскресенья Огиц был весь укутан снегом, как пуховым одеялом; солнечные лучи плясали в белизне сугробов, а небо было синее-синее, словно выкрашенное эмалью. Башню с часами тоже засыпало, да так, что тонкая стрелка забуксовала и остановилась. Теперь там, наверху, суетились люди.

Я не опоздала, но Арден уже меня ждал: сосредоточенно вытаптывал снежный пятачок рядом с декоративным указателем. Дорожки с утра почистили, но они были ещё совсем узкие, такие, чтобы только-только разминулись двое.

— Привет, — неуверенно сказала я.

Арден разулыбался в ответ и размашисто меня обнял, а потом сразу отпустил.

Я помялась.

— Куда пойдём?

— Ну, — Арден нахмурил брови, а потом, просветлев лицом, похвастался: — я знаю, что река где-то там, и могу без подсказки найти трамвайную остановку! Так что, если ты готова доверить мне выбор маршрута…

«Клоун», — сказала бы я в любой другой день.

Но тут почему-то хихикнула.

— К реке не советую, там холодно и пахнет машинным маслом, — серьёзно сказала я. — А трамвай считается прогулкой?

Арден задумался.

— Не уверен… но вообще, я подготовился!

И он жестом фокусника вынул из внутреннего кармана туристическую карту Огица.

Так и стояли под указателем, в снегу, полностью скрытые полотном расправленной карты. Плохонькую бумагу трепал недружелюбный ветер, слои типографской краски кое-где сходились неточно; зато — красиво, и причудливые башенки и горгульи мелко вырисованы тонкими линиями.

— Смотри, мы здесь, — Арден ткнул пальцем в нарисованную башню с часами, ни капли не похожую на настоящую. На карте башня была выше и как-то наряднее. — Тут какие-то лестницы, а тут аллея с… эмм… ну, наверное, это головы.

— Это бюсты ректоров. Ничего интересного. А тебе не холодно?

Арден надел и пальто, и шапку на меху, и даже пушистый шарф, — вот только на тонких перчатках у него были отрезаны пальцы, открывая покрасневшую от мороза кожу и чёрно-синие татуировки знаков.

— Не, привык.

Я неуверенно стянула варежку и легонько коснулась его руки. Пальцы ледяные, а чёткие линии символов — почти обжигающие.

Арден вздёрнул бровь, видимо, усмотрев в моих действиях какой-то подтекст, и я проворчала:

— Отморозишь до ампутации, придётся податься в аптекари.

— А ты умеешь вдохновить, — фыркнул он.

— Купи большие варежки, — сурово велела я. — Можно сделать разрез по первой фаланге и носить поверх перчатки. Если понадобится — быстро освободишь пальцы.

— Есть, мэм!

Арден отсалютовал шутливо и щёлкнул каблуками, но всерьёз, ясное дело, не принял.

— Всё неправильно, — он тряхнул головой, — это я должен бурчать, что ты по такой погоде и на каблуках!

— Я похожа на дурочку?

— А я на дурачка?

Я вздохнула.

— Ладно. Ладно, молчу. Пойдём, наверное, к лестницам? Там красиво.

Для своего университета Амрис Нгье выбрал треугольник, ограниченным по длинным сторонам Великим Лесом и горами и морским берегом по короткой. В его времена вся эта местность была испещрена меандрами — многочисленными излучинами реки, похожими на кружево или морозные узоры. Амрис в своей монографии назвал их «кольчугой большой змеи». С тех пор петли меандров кое-где прорвались, испрямив русло, но университет, и вместе с ним Огиц, остался стоять в кольце.

Берега Змеицы круты и холмисты, и во всём городе есть ровно одна прямая улица. Она так и называется — Прямая, дорогу для неё местами проломили прямо через горную породу. В остальном же горожане подстраивались к тому, что дано им природой, а оттого и карта — даже туристическая, упрощённая, — похожа на хаос детских каракулей.

Я повела Ардена кружным путём. Показала ему видовую площадку и красный мост, облепленную каменными горгульями резиденцию рода Бишиг, и — издалека, близко к нему посторонних не пускали, — хрустальный дворец старших лунных. Университет он ведь, наверное, догадался осмотреть самостоятельно?

По пути болтали. Арден дурачился, черпал снег с перил и подоконников, лепил снежки и кидал то в деревья, то в меня. Я изловчилась и спихнула его в сугроб, но он потянул меня за рукав, — и я рухнула частично на него, а лицом прямо в снег.