Лана Ежова - Ее темные рыцари Страница 40

– Мяу-у-у-у!

Внизу, под раскрытым из-за жары окном, заныла кошка. Именно заныла, не замяукала.

Я перевернулась на бок, лицом к вампиру, и натянула простыню на голову. Не помогло. Протяжное «мяу» пробиралось и туда. Повертевшись, накрыла лицо подушкой. Дышалось тяжело, а слышалось отлично.

– Мяу-у-у-у!

Это что, кошка-жираф? До нее только сейчас дошло, что март закончился, а она и в ус не дула? А теперь решила догнать упущенный момент и заняться воспроизводством потомства?! Я считала противные «мяу», надеясь, что привыкну к ним. Как бы не так!

И я сдалась:

– Р-р-р! Не могу больше, сделайте что-нибудь с этим животным!

– Например? – меланхолично отозвался Лазарус. – Выйти на улицу и поймать ее?

– Или найти ей кота?

Вопрос Булатова заставил усмехнуться: кот у нас один был. Может, это заявилась одна из его тайных фанаток? Господи, какие дурацкие мысли лезут в голову из-за недосыпа! Хорошо, что не успела их озвучить.

Кошку облили водой. И она, обидевшись, ушла петь «серенады» кому-то другому.

– Мяу-у-у-у!

Ушла аж на целых пять минут.

Холодный душ из окна больше не действовал. Но просить парней спуститься вниз и прогнать нахалку я постеснялась.

– Не можешь уснуть? Так не зацикливайся на этом, – посоветовал блондин. – Хочешь, поиграем в «Города»?

– Или можно писать буквы на спинах друг друга – и забавно, и здорово расслабляет, – предложил как бы между прочим оборотень.

Ага-ага, тогда уже сразу эротический массаж предлагай.

И я вызвала вампира на топонимическую дуэль. Руслана назначили судьей. Лазаруса ни одна буква не ставила в тупик – он моментально подбирал название. И только Афины заставили его притормозить. Я ликовала! Сама я знала на Ы двадцать три города – в детстве во что только не довелось играть с друзьями.

– Сдаешься? Штрафуем тебя?

Проигравший должен был как следует пугнуть кошку-террористку, так что повод для радости имелся.

– Нет, я вспомнил – Ыныкчанский.

Или по-другому – Ыныкчан. Да, такое название было и в моем списке. Но на Й все города я уже назвала, поэтому решила смухлевать.

– Ыныкчанский? А точно так называется? Может, Иныкчан?

Ни слова лжи, просто сомнения, а ведь работает!

– Хорошо, тогда Ынторсура-Бузэулуй, это в Румынии.

М-да, не прокатило. И я принялась, прикрыв глаза ладонью, вспоминать.

– Сдаешься? Штрафуем тебя? – посмеивался вампир, мешая думать.

Слово не воробей, придется самой разбираться с кошкой. Я не успела признать поражение – на моей спине Булатов осторожно вывел первую букву Й, а затем и остальные.

– Йокнеам.

Судья оказался продажным. Но если он будет подсуживать только мне, я согласна. В груди, в области сердца, мягким клубком свернулось странное чувство.

– Ты засыпаешь, Герда, – заметил блондин, когда я зевнула в очередной раз. – Пусть сейчас будет ничья, а завтра продолжим.

Сонно угукнув, я вскоре отключилась. И точно не скажу, были или нет чужие пальцы на моей спине, нежно выводящие «Я тебя…»?

Глава 8

На меня падал шкаф.

Нет, не так.

На меня летел ШКАФИЩЕ! Из дуба, под завязку набитый тяжелыми томами! Сейчас ка-а-ак шмякнет!!!

– Не спи! – Руслан вклинился между нами, выставляя руки и легко останавливая деревянную махину.

Горячие обнимашки с мебелью не состоялись. Уф-ф… иначе раздавило бы всмятку. Я потрясенно сглотнула, выходя из ступора.

– Спасибо.

– Ты что творишь?! Убиться решила? – кипятился оборотень. – На тебя падал шкаф, а ты смотрела на него и только глазами моргала!

Я растерялась еще больше, ведь не ожидала, что он раскричится. Кто-кто, а Булатов всегда был со мной мягок. А тут…

Парень, неожиданно притянув к себе, прижал и, уткнувшись подбородком мне в макушку, прошептал:

– Прости… испугался за тебя. Что случилось? Почему он на тебя упал?

Ладно, замнем неприятный инцидент, тем более что вертигр извинился. Я бы тоже не удержалась от крика в такой ситуации. А вообще не переношу, когда на меня орут. И если при этом используют унижающие человеческое достоинство слова типа «дура» или «идиотка», то все, такой человек никогда не станет мне приятелем или хорошим знакомым. Дурой могу обзывать себя только я сама, и притом мысленно.

– Вот, – я показала оторванную от дверцы ручку, – хотела поискать книги деда, о которых разговаривали ночью, и чуть не превратилась в отбивную.

Невыспавшаяся после кошачьих серенад, я и представить не могла, что собственная мебель попытается меня прибить. Впрочем это не исключает того, что я «тормоз».

Булатов, покрутив темную кованую ручку, осмотрел дверцу, затем потрогал массивные книжные полки. И хмыкнул.

– Что? – не выдержала пытки молчанием.

– Раньше этот шкаф пытался кого-нибудь придавить?

– Нет. А должен?

Я насторожилась. Неужели с мебелью что-то сделали, превратив ее в орудие убийства? Вдруг, пока нас не было, кто-то пробрался в квартиру и смастерил ловушку – к примеру, подпилил ножки шкафа? Бред, конечно, но…

Все-таки бред – это выяснилось быстро.

– Его опрокинула на себя ты сама, и ручка оторвана с мясом от дверцы по твоей вине. – Руслан ухмылялся. – Мягче, Герда, нужно быть мягче с хрупкими вещами. А то поломаешь все вокруг, придется новую мебель покупать.

Нахмурилась, не понимая, о чем он толкует.

– Похоже, ты «перезарядилась» ночью, вот и крушишь все вокруг с непривычки. Необычно ощущать в себе силушку богатырскую?

– Хочешь сказать, что я не рассчитала усилий, когда открывала дверцу? И теперь могу еще что-нибудь сломать?

– Или кого-нибудь. Будь осторожна, Герда. Прикасайся ко всему будто к хрустальной посуде.

– Хорошо, я попытаюсь.

И я дотрагивалась до предметов, словно археолог к бесценным хрупким черепкам. Или к мумии, готовой рассыпаться в прах в любую минуту, – подсказало воображение. За пару часов перебрав все книги в кабинете, убедилась, что про мир Полуночи ни в одной не говорится. Обычные труды влюбленного в науку историка. Забавно, что профессор писал умные блестящие монографии, а близким рассказывал смешные, а порой и непристойные истории из жизни археологов. Но сколько мы с Ладовым ни просили, он так и не захотел записать их и отправить в какое-нибудь издательство.

Те самые книги обнаружились во «взрослой» спальне, как прозвала я комнату дедушки с бабушкой. После их смерти я не заходила сюда, даже чтобы убраться, – сдерживал не внушенный с детства запрет, а боль утраты. Вот и сейчас, сидя на полу и обложившись найденными томами, я не смогла сдержать слез.