Дебора Боэм - Призрак улыбки Страница 40

Я вглядывалась в лицо Гаки-сан, и мое сердце наполнялось чистейшим, еще ничем не замутненным влечением. Обычно я прежде всего обращаю внимание на рот — в глазах все как-то чересчур обнажено, но глаза Гаки-сан обладали такой гипнотической силой, что мне было не отвести от них взгляда. Брови у него были удивительно густые, изогнутые и как бы охватывали чуть ли не половину гладко выбритой головы. Из-за отсутствия волос большие, лучезарные, чайного цвета глаза были еще неотразимее и все черты казались симфонией изгибов и выпуклостей упругой плоти на изящно вылепленном черепе. И говоря по правде, раз взглянув на его рот, я не отваживалась посмотреть на него снова: меня влекло с такой силой, что страшно было выкинуть что-нибудь опрометчивое или неподобающее: например, перегнуться через стол и поцеловать его, разрушив тем самым тонкий рисунок любовной игры и напомнив ему, что я импульсивная, дикая иностранка, то есть решительно не пригодна для роли подруги сердца утонченного японского священника.

Думается, я уже намекнула, что являюсь не только третьим коленом в семье очеркисток, специализирующихся на описании путешествий, но и третьим коленом в роду страстных женщин, так что по истечении часа душой пронизанных взглядов и возбуждающей кровь беседы я невольно начала задумываться о том, когда же смогу коснуться этого мужчины, волнующего меня больше, чем любой иной встреченный до сих пор. И в тот же момент полыхнула ужасная мысль. Что, если сердечная связь существует только в моих мечтах? Что, если он просто приветлив с чужеземкой, а смотрит не отрываясь, потому что никогда раньше не видел так близко существа с голубыми глазами? Или другое: может быть, он женат, и жена — маленькая, до мозга костей японская мама его детишек с розовыми, как яблоки, щеками — спит где-то в пристроенной позади храма комнате.

Выяснить это я могла только одним способом: прямо задав вопрос. Еще одно наставление, сделанное моей матери бабушкой Ледой, когда в 1934 году она вернулась со своего первого сафари, гласило: «Никогда не топчись в кустах: иди прямо к цели», но, к сожалению, не содержало таких естественных в данном случае аллюзий с африканской саванной. Смелая феминистка, блестящий репортер и во всех отношениях славный парень, бабушка Леда страдала смешным поствикторианским предубеждением против фривольной игры словами.

— А кстати, — сказала я, — вы не сочтете нескромностью мой вопрос: кто еще кроме вас живет здесь?

Священник внимательно посмотрел на меня.

— Только я и Пимико.

Пимико? Ну конечно, безукоризненная жена. Все детали ее утонченного облика сразу возникли у меня перед глазами. Длинные черные волосы, нежное хрупкое лицо, грациозное тело, изысканно облаченное в ткань кимоно, мастерское владение всеми рожденными философией дзэн искусствами, в которых я так чудовищно неуклюжа: вечно роняю кисточку для взбивания чая, разбрызгиваю чернила суми, слишком коротко обрезаю стебли цветов, а потом воровато склеиваю их скотчем.

— Вот как, — угрюмо произнесла я.

— Хотите с ней познакомиться?

— Думаю, что не стоит. Зачем же будить ее ради меня?

Красавец священник залился смехом. Ничего подобного этому озаряющему все лицо смеху мне видеть не приводилось.

— Стоит, — ответил он. — Она спит чуть ли не круглые сутки.

Такой ответ озадачил. Единственная японская жена, с которой мне довелось познакомиться, вечно жаловалась на постоянную занятость и недосып.

Но прежде чем я смогла что-то сказать, Гаки-сан уже вышел из комнаты, а я почувствовала дурноту и слабость. Этот облом, похоже, подтверждал давно точившие меня мысли о своей обреченности кратким малозначительным интрижкам, о невозможности выйти замуж, познать истинную любовь и встретить мужчину, который был бы не просто партнером в постельных играх (или чьим-то мужем), а верным другом и союзником.

Дверь открылась, и я затаила дыхание.

— Позвольте, мисс Джо, познакомить вас с Пимико, — произнес низкий чарующий голос.

С трудом преодолевая испуг, я подняла голову и увидела: он стоит совсем рядом, а на руках у него — желтовато-коричневый котенок с васильковыми глазами. Он попытался заставить котенка подать мне лапку, но тот выпустил коготки и, оцарапав сильную руку мужчины, спрыгнул на пол и убежал.

— Как, это и есть Пимико? — спросила я, стараясь скрыть нотки облегчения.

— Да, а вы думали, что Пимико — моя жена?

Гаки-сан снова рассмеялся своим необыкновенным грудным смехом, а я отчаянно затрясла головой, как бы изображая абсурдность такого предположения.

— Ну что вы, — обиженно выговорила я наконец, — я считала, что это, должно быть, ваша домоправительница.

— Такая роскошь не для меня, — ответил он с дразнящей улыбкой. — Я живу здесь один. С домашней работой справляюсь легко. А в одиночестве есть и хорошие стороны. — Предполагая, что он имеет в виду уединенность, я замерла при мысли, что сейчас наступит миг, когда он поведет меня в святая святых — свою спальню (перед глазами мелькнуло: расстеленный, аккуратно заштопанный футон, окно, открытое в заиндевелый сад, воздух, благоухающий зажженными курениями и плодами мандаринов). Вместо этого он спросил:

— У вас есть еще время?

— Сейчас почти десять, — ответила я, глянув на свои часики, где на темном, словно ночное небо, циферблате звезды и полумесяцы заменяли привычные цифры. С тех пор как в трехлетнем возрасте я, посмотрев в кино «Фантазию», попросила мать: «Лилио, купи мне такую волшебную шляпу», я всегда имела при себе что-нибудь знаково-заклинательное.

— В таком случае, чтобы успеть в гостиницу до полуночи, необходимо двинуться прямо сейчас, — сказал священник.

— Правда? — вяло откликнулась я, успевшая напрочь забыть о цели своего путешествия. Хотелось воскликнуть: «Забудем об этих источниках с привидениями! Мне больше хочется остаться здесь, с тобой!» — но пугала мысль, что высказанное таким образом легкомысленное отношение к своей работе повредит мне в его глазах. Кроме того, очерк — даже без привидения — в самом деле мог получиться отличным. Так что я просто спросила:

— Но вы отправитесь вместе со мной?

— Да, и с удовольствием, — сказал он, — но должен предупредить: мой транспорт не самой последней модели.

Обувшись и надев куртки, мы вышли из дома, и он повел меня к стоявшему поодаль сараю. Там я увидела, что «транспорт» — это деревянная тележка, в которую он очень споро запряг сонного с виду серого осла по кличке Судзу.

— Все собираюсь купить машину, — сказал мой прелестный священник, — но жду, пока изобретут такую, что сможет ездить на сене. — Он рассмеялся своим удивительным, в глубь души проникающим смехом — и ночь приветственно засверкала всеми своими звездами.