Мой босс - палач (СИ) - Владимирова Анна Страница 40

— Садитесь, — уже не так бодро предложил водитель, не ожидая более ответа. В машине было холодно.

— Включите печку.

— Минутку, заведемся…

Вот что делать с мужчиной, осуждать решения которого не имеешь никакого права? Может, если бы я не проявила себя так… безнадежно, он бы хоть сообщил о своих планах? Посоветовался? А так — только ставил перед фактом. И говорил, что любит.

После нескольких дней в поезде непривычно остаться без стука колес — будто без стука сердца. Дорога стелилась гладко и безмолвно, за окном с обеих сторон пробегали одноликие дворы и дома с зарослями черного винограда, заплаканного утренним дождем. Все эти картины жгли пятки, будто я уже горела в огне. Даже слезы не облегчали тоску. Я безнадежно больна инквизитором, подсела, как на наркотик, и теперь без него начинала чахнуть…

Внезапно в горле что-то заскребло, и я закашлялась так, что из глаз выступили слезы.

— Воды? — протянул мне бутылку с переднего сиденья водитель.

— Спасибо, — просипела и прильнула к горлышку.

Вода уняла раздражение, и я смогла спокойно вздохнуть. Стало стыдно за свой эгоизм, а мужчина оказался таким предусмотрительным.

Домой мы приехали, когда уже вечерело. Местность мой родины отличалась холмами, густо поросшими деревьями, но сейчас они стояли, будто облезлые, с ошметками грязно-рыжего вперемешку с зеленым. Это рано умирал дуб-горечник, который выживал обычные деревья. Плоды у дуба невкусные, проку зверью никакого, зато настойка для суставов из них чудодейственная.

Мать меня не встречала, как и всегда. Да и, наверное, была не в курсе. Я вытащила чемодан, попрощалась с водителем и замерла у ворот облезлой калитки. Хотелось надавать самой себе по щекам, но как взять себя в руки — понятия не имела.

Калитка скрипнула знакомой мелодией, в которую, может, добавилась пара нот, и я побрела по вымощенной дорожке к двери через густой сад. Наверное, маму спина совсем скрутила, раз она перестала обрезать вишню… В окошках горел желтый свет, а еще бились непонятные мне вспышки. Из форточки вкусно пахло шоколадным напитком, который мама готовила только по праздникам. Я не знаю, сколько бы так стояла, если бы она вдруг не вышла на крыльцо. Все такая же: лицо будто детское с распахнутыми в удивлении глазами, сеточки морщин в уголках глаз, беспорядочно вьющиеся волосы — настоящая ведьма.

— Бэрри! — воскликнула она с улыбкой и кинулась мне на шею. — А я каждую минуту уже выглядываю, ведь сказали, что будешь на закате.

— Кто сказал? — впала в ступор я.

— Посыльный утром приехал, привез коробку и письмо передал от твоего жениха, — махнула она в сторону столика в гостиной, и я бросилась внутрь, не снимая обуви.

62

На столе стояла простая коробка из грубого картона. Я принялась отдирать крышку, не заботясь о сохранности упаковки и не думая, что это может быть и не от Вернона. Мало ли что могли туда сунуть! Да тот же порошок, чтобы убить…

Только в посылке лежало послание, которое ни с чем не спутать — фиалковые свечи, бутылка вина, оба наших мобильника и коробка с яблочным пирогом на дне. И еще одна записка: «Я сейчас обниму тебя здесь, в прошлом, пока ты выбираешь пироги… И очень хочу это сделать еще не раз у тебя там… в будущем. Люблю тебя. Вернон».

И я не выдержала и разревелась.

— Бэрри, — мать обняла меня за плечи, и я с наслаждением уткнулась в ее грудь, рыдая от души за все последнее время.

А мама гладила по волосам, окутывая запахом леса, мокрой травы и горечью треклятых желудей.

Когда меня немного попустило, мы расселись на диване, а за окном совсем стемнело. Насторожившие меня блики принадлежали плазме. Я все косилась на новостную ленту, надеясь — а вдруг его покажут в новостях.

— Я постоянно смотрю новости с тех пор, как произошел этот взрыв, — поставила передо мной поднос с чаем мама. Пирог немного очерствел за те дни, что ехал сюда, пока мы мотались по поездам, но ничуть не стал хуже. А разогретый в печи вообще казался запредельным. Его аромат напомнил мне о поезде. «Я сейчас обниму тебя здесь, в прошлом…» Неужели он оставил мне только прошлое?

— Я замуж выхожу, — заявила упрямо.

Мама улыбнулась:

— Никогда бы не подумала, что узнаю об этом из тв-передач, — протянула мне чашку. — Честно говоря, я очень испугалась за тебя, когда впервые узнала. Ты и инквизитор… Я была уверена, что ты попала в переплет.

— Так и есть, — пожала плечами. — Влюбилась в него, как подросток.

— В него, наверное, сложно не влюбиться, — уселась она в кресло и внимательно на меня посмотрела. — Я же вижу, переживаешь… Плачешь от тоски, да?

— Он отправил меня к тебе, даже не сказав. Я проснулась в поезде, а его нет.

— Знал, что побежишь следом, — довольно улыбнулась она. — А ты и побежишь. Вон, аж ногами притопываешь.

— Мне нельзя, — мотнула решительно головой. — Я только обузой для него там стану, а ему нужно… разобраться во всем этом.

— Жуть творится, — погрустнела мать. — Многие думают сорваться с мест, если до нас докатится волна арестов.

— Мам, — отмахнулась я, — они ищут только особенных салем, рожденных в уникальной паре. Отец должен быть инквизитором, а мать должна быть рождена без отца… Вернон уверен, что отбирают именно этих редких девушек.

Мама застыла, слушая меня с тревогой, потом отставила чашку и перевела взгляд на стол:

— Тогда тебе совершенно точно лучше послушать своего мужчину и никуда не ездить.

— Почему? — моргнула я.

— Бэрри, — вернула она на меня незнакомый взгляд. — Ты тоже относишься к этому редкому виду салем.

— Что? — сипло вопросила я, потому что внутри снова что-то заскребло, но глоток горячего чая быстро ослабил дискомфорт. — Ты не говорила…

— Потому что… — она замолчала, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды. Потом сжала губы, что те аж побелели. — Это больно вспоминать!

— Мам… — поразило меня догадкой. — Ты…

— Поверь, большинство этих избранных родились точно так же, — хрипло проговорила она. — Инквизиторы бесчинствовали тогда вообще по-черному у нас в округе. Все молодые, обозленные, полные намерений наказать и унизить всех, на кого упадет взгляд…

— Мам, — проблеяла жалко я, поднялась и опустилась у нее в коленях.

Но трогать не спешила, будто не имея право. Она сама положила мне руку на голову и ласково провела:

— Прости. Если я недодала тебе любви…

Я зажмурилась и уткнулась лбом в ее колени. Осознание вливалось медленно, будто яд. Все это время она смотрела на меня как на постоянное напоминание о насилии, а я думала, мама просто слишком увлечена своей страстью лечить и помогать людям. Она казалась мне не от мира сего гораздо больше, чем остальные. А оказалось, что просто закрывалась от травмирующих воспоминаний.

— Бэрри…

— Мам, все нормально. Ты не виновата.

— Но и ты — тоже.

Когда теряешь опору, невероятно нуждаешься в новой. Вернон бы нашел, что сказать, чем успокоить… И, словно чувствуя, мой мобильный из коробки ожил трелью.

— Бабочка…

— Сволочь, — проскулила я. — Я не могу без тебя.

Он усмехнулся тепло. Слышала — куда-то идет.

— Я тоже плохо без тебя справляюсь. Только приехал в город.

— Какой план?

— Надеюсь, хороший. Как моя будущая теща?

— Благодарит за пирог, — обернулась я к маме, и она улыбнулась.

— Как ты, держишься?

— Нет.

— Надо, любимая…

— Я знаю. Не бросай трубку, побудь со мной.

— У меня мало времени. Хотелось глотнуть немного тебя, прежде чем пойду биться с системой.

— Может, не надо, Вернон? Я… я не хочу остаться без тебя… Не смогу.

По щекам покатились слезы. Слышала, что он остановился и задышал тяжело в трубку:

— Прости, что ты не можешь без меня. Я буду очень стараться этого не допустить.

— Спасибо, — прохрипела и снова закашлялась.

— Бэрри, — насторожился Вернон. — Ты кашляешь?

— Нет. Просто в горле запершило.