Карен Монинг - Любовная горячка Страница 41

Я была благодарна Бэрронсу за попытки, но я все же успела увидеть слишком много. И было сложно не взглянуть за диван или кресло, на тела, которые он не прикрыл. Они оказывали на меня то же жуткое воздействие, что и осушенные Тенями шкурки, и какая-то иррациональная частичка меня была уверена в том, что стоит мне получше присмотреться к телам – и это каким-то образом поможет мне в будущем избежать их судьбы.

– У них нет ни малейших повреждений, которые указывали бы на то, что жертвы сопротивлялись, – сказала я, выходя из очередной комнаты.

Бэрронс стоял в нескольких метрах от меня, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стене. Он весь был измазан кровью – запачкался, передвигая тела. Я попыталась сфокусироваться на его лице, а не на кровавых пятнах, покрывавших руки и темными кляксами измазавших одежду. Глаза Бэрронса необычно сверкали. Сам он казался больше, мощнее и был еще более наэлектризован, чем обычно. Я ощущала, как от него пахнет кровью, – запах старых медных монет. Когда наши глаза встретились, я вскрикнула. Если этот взгляд принадлежал человеку, то я – Фейри. Темные, бездонные дыры уставились на меня, и в этих обсидиановых провалах отражалась маленькая перепуганная Мак. Его взгляд скользнул ниже, огладил мой облегающий костюм, потом – очень медленно – сфокусировался на моем лице.

– Они были без сознания, когда на них напали, – наконец отозвался Бэрронс.

– Так зачем было их убивать?

– Думаю, что просто ради удовольствия, мисс Лейн.

– Да что за монстр способен на такое?

– Любой монстр, мисс Лейн. Любой.

Мы продолжили поиски. Все то восхищение, которое поначалу вызвал у меня дом, быстро испарилось. Я проскочила галерею картин, при виде которых любого хранителя известных мировых музеев мог бы хватить инфаркт от зависти, и не почувствовала ничего, кроме злости на человека, собравшего эту великолепную коллекцию лишь для того, чтобы держать ее в комнате без окон, больше похожей на склад, где никто, кроме него, не мог наслаждаться этой красотой. Я прошла сквозь двойные двери из цельного золота, но увидела лишь кровь.

Бэрронс нашел старика – старика, заплатившего почти биллион долларов за амулет и пребывавшего в счастливом неведении по поводу того, что он не только не спасет свою жизнь, но и ускорит смерть, выложив за безделушку невероятную сумму. Старик умер в собственной постели, голова его практически оторвалась от силы рывка, с которым с его шеи сдернули амулет, отметки от цепочки еще виднелись на морщинистой шее. И снова ирония судьбы: пытаясь обмануть смерть, старик смог лишь ускорить ее приход.

Наши поиски ничем не увенчались. Что бы здесь ни было спрятано – амулет или какой-то другой ОС, – теперь оно исчезло. Кто-то нас опередил. Святыня Невидимых снова путешествовала по миру, послушная воле нового владельца, а мы вернулись к тому, с чего начали. Я действительно хотела заполучить этот амулет. Если он способен влиять на нашу реальность, если я смогу научиться им пользоваться, что ж… это откроет мне множество новых путей. Как минимум, амулет защитит меня, как максимум – поможет мне отомстить.

– Мы уже закончили, Бэрронс? – спросила я, когда мы остановились у лестницы к черному ходу.

Внезапно я почувствовала, что мне не терпится сбежать из этого мраморного мавзолея, и чем скорее, тем лучше.

– Есть еще подвал, мисс Лейн.

Мы повернулись к последнему пролету, ведущему к нескольким дверям, у которых заканчивалась лестница. В этот самый момент одна из дверей начала со скрипом открываться…

Внезапно я очутилась не на следующей ступеньке и даже не в доме – я стояла на белом песке пляжа, и теплый, пахнущий морем ветер развевал мои волосы.

Светило солнце. Белоснежные чайки парили над сверкающими лазурными волнами.

И я была обнажена.

11

– В'лейн! – рявкнула я.

Я раздета – значит, он рядом.

– Настал обещанный час, МакКайла, – раздался бестелесный голос.

– А ну верни меня обратно! Я нужна Бэрронсу!

Как он смог так быстро и незаметно перетащить меня из одной реальности в другую? Он переместил меня между мирами? Я что, только что телепортировалась, как Фейри? Но я даже не видела В'лейна, не чувствовала его прикосновения. Я вообще ничего не чувствовала!

– Мы договорились, что время для разговора выбираю я. Ты отказываешься от нашей договоренности? Следует ли мне отменить свое участие в твоей судьбе?

А он это может? Вернуть меня назад, в заполненный Тенями магазин, оставить корчиться с несколькими спичками в запасе перед поджидающим врагом? Или он имел в виду, что сейчас призовет Теней в магазин и мне придется, вернувшись из Уэльса, своими силами изгонять их? У меня не было ни малейшего желания это проверять.

– Я не отказываюсь! Это ты отказываешься. Верни мою одежду!

– Мы ничего не говорили по поводу одежды. Мы с тобой в равных условиях, ты и я, – промурлыкал В'лейн из-за моей спины.

Я резко обернулась, с яростью во взгляде и жаждой убийства в сердце.

Он тоже был обнажен.

Все мысли о Бэрронсе, открывающем дверь в подвал, и о возможных опасностях, поджидающих за этими дверями, выветрились у меня из головы. Не важно, как я попала сюда. Главное, что я здесь.

Мои колени превратились в желе. Я грохнулась на песок.

Я попыталась отвернуться, но тело меня не слушалось. Моя центральная нервная система явно подчинялась теперь другому хозяину, и сила воли не имела тут никакого значения. Сила? Воли? Воля – последняя – подписывается в присутствии адвоката, на случай внезапной смерти, вот и все. И никакого отношения к данной ситуации она не имеет. Я хотела лишь доверить свое тело Маэстро, который сыграет на нем симфонию, недоступную простым смертным, позволит мне достигнуть невообразимого прежде крещендо, беря аккорды, которые никогда раньше не звучали и могут никогда больше не прозвучать.

Обнаженный принц Фейри был видением, которое всех остальных мужчин заставило бы навечно забыть о каких-либо шансах.

Он шагнул ко мне. Я задрожала. Он собирался коснуться меня. Господи, он собирался коснуться меня!

Есть множество прилагательных, которые помогали мне описывать В'лейна во время предыдущих наших встреч. Я говорила о нем как об ужасающе прекрасном, божественном, излучающем нечеловеческую сексуальность, смертоносный эротизм. Я могла назвать его неотразимым, губительным, я проклинала его. Я хотела его. Я могла бы сравнить его глаза с окнами в сияющий рай, я могла бы назвать их вратами в ад. Я бы дополнила записи в моем дневнике набросками, которые позже не имели бы никакого смысла. Я разбила бы описание на колонки антонимов: ангельский – дьявольский, создатель – разрушитель, огонь – лед, секс – смерть. Я не знаю, почему последние два понятия для меня противоположны, разве что потому, что секс для меня одновременно и празднество жизни, и процесс, который эту жизнь создает.