Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas" Страница 41

— Пусти-и-и, — отчаянно заколотила по плечам Иржича, да только крик мой заглушил парень поцелуем жадным. Я опешила на миг, а потом лягаться начала дико и остервенело. Брыкалась, толкалась, колотила его, ну и пнула… как Рагнар учил: перестала истерить и выверенными движениями избавилась от плена — в пах удар, и пока скулил парень, кулаком в лицо врезала.

Не пристало такое пропускать вою наученному, да кто ж ожидал бы от хрупкой девицы прыти подобной? Вот и сработало, как и говаривал Рагнар…

Больно было костяшкам, но я не отвлекалась — толкнула Иржича и только тогда увидала Рагнара. Стоял он как раз меж хоромин и на нас смотрел. Испугал меня его взгляд, смерть в глазах чёрных, и я бросилась к нему:

— Нет, нет, не тронь! — да в следующий миг в стену врезалась затылком. Со сдавленным стоном осела наземь, но помутневшим взором увидала, как волколак к Иржичу метнулся. Парень и заорать не успел, как Зверь уже управу чинил. За руки схватил… И вопль Иржича, аккурат с жутким хрустом, ломаемых костей заглушили мой крик:

— Не убивай, — взмолилась я, да хрипом вылетело, и сознание померкло.

Очнулась уже у себя в комнате. Вокруг тишина и темнота. Девки на меня косились в немом ужасе, и на расспросы, что случилось, лишь головами рьяно мотали, потому выбежала из дому. Не обращая внимания на собственную боль в голове, бросилась к Радиме — единственной, кто мог дать вразумительный ответ, и пока бежала, ежели кого встречала — шарахались от меня как от чумы, укрепляя в мысли, что плохо дело.

— Жив, — буркнула Радима, когда я ворвалась в её дом, требуя ответа. — Но крепко хозяин его приложил. Руки сломал, лицо разбил. Говорят, ещё и хозяйство обещал на шею намотать, ежели он ещё раз к тебе прикоснётся, и глаза выколет, ежели тот посмеет глянуть в твою сторону.

Уж не ведала я реветь от счастья — что жив Иржич, или от горя, что покалечил его Рагнар, потому ни свет ни заря к поляне бежала. И бежала, раздираемая разными чувствами. Но больше всех во мне решительность крепла! Выскажу, как есть, что не прав. Что Зверь он…

Что он ГЛУПЫЙ Зверь, потому что только силой живёт, а не умом. Ежели б им, никогда не обидел того, кто слабее его.

Что глупый и СЛЕПОЙ, потому что только слепой увидел бы в Иржиче соперника.

Какой из него соперник?

Он ни в какие подмётки Рагнару и не годился…

На том мысль пошатнулась, и я чуть с шага не сбилась. Причём тут Рагнар и соперничество Иржича? Я невеста другому… Ему какое дело?!..

Потому другая мысль… совсем невероятная осенила. Она была настолько невозможной, что заставила сердце биться неистово и гулко.

А что если я ему люба?

Глупость! Не могу я ему нравиться. Аль могу?

Так и бежала, мысль терзая кусками, отсеивая любое, на что не находила подтверждения, покуда не решила, что заставлю Рагнара дать честный ответ: люба я ему аль нет! Ежели да… и я признаюсь. Ежели нет — пусть перед Иржичем повинится и его отцом.

Так или иначе, я должна узнать правду!

На полянку примчалась аккурат с первой упавшей мне макушку каплей дождя. И без того небеса хмурились, да ворчали приглушённым громом, а теперь как назло застучал по земле, листве, камням мелкий колючий дождик.

Но не было тут волколака.

Зло крутанулась, решив до реки сбегать. И верно смекнула, Рагнар был на месте. Стоял по пояс в воде, да задрав голову, позволял дождю себя умыть, но только вбежала на бережок, медленно обернулся.

— Ненавижу тебя! — завопила, и плевать, ежели услышит нас кто. Сжала кулаки, яростно глядя на спокойного волколака. Смотрел молча т это меня выбесило сильнее:

— Ненавижу, слышишь? — воду таранила, к Рагнару подбираясь. Он и с места не сдвинулся, словно ждал меня и моей истерики. Даже когда вплотную приблизилась, да кошкой разъярённой на него бросилась: «Как ты мог?!», — не уворачивался. Мне хотелось расцарапать безмятежное лицо:

— Зачем??? — А он заловил руки мои, и молча выжидал, когда запал мой закончится. — Он же…

— Посмел, я обещал… — пугающе спокойно, будто не о кровавой расправе говорил, а о дровах.

— Он глупый, понимаешь? — извивалась неистово и ещё пыталась вырваться из хвата и хоть как-то разукрасить красивую физиономию. — Не виноват он, так вышло… Влюбился, в чём вина? — ярилась не на шутку. — Я не давала ему повода. А он… чувства сильнее разума! Гад ты… Не понять тебе, что такое любовь!!! — наконец ударила по груди широкой, внезапно осознав, что уж и не держал меня Рагнар. Да только не было больше у меня запала первого. Дышала урывками, шатался от усталости, а потом уткнулась обессиленно носом в волколака и заревела:

— За что… ты меня так ненавидишь? Его… нас… людей… — всхлипывала, уже всю свою боль, обиду и непонимание в кучу собрав. — Не жить вам… покуда не научитесь любить. Покуда ради себя живёте, а не других… Покуда других не цените, а лишь себя…

Всхлипывала долго и носом шмыгала шумно, глаз на волколака не подымая, покуда запоздало не осознала — не гнал меня, не отталкивал и не рычал, а ведь терпеть не мог моих слёз.

Не мог, а столько лет… терпел. И со мной возился, как ни с кем и никто. В обиду не давал, советами помогал… Иногда так глядел, что у меня душа обмирала и краска в лицо бросалась.

Остаточно всхлипнула, продолжая лбом упираться в грудь волколака. А он всё такой же — напряжённый, молчаливый, и только дыхание меня касалось жаркое и неровное.

Неспешно поняла голову, пронзённая дикой, абсолютно невероятной мыслью:

— Ты при… ревновал? — осмелилась, но на последнем слове голос дрогнул смущённо и опасливо.

Как бы не всматривалась в лицо Рагнара — и бровью не повёл Зверь. А я как заворожённая в глаза его карие смотрела, и было мне всё равно, отрицал бы, прогонял. Я не могла прогнать морок, что пучина его очей на меня нагоняла. И оттого кровь бурлила и вода ледянючая уж не обжигала, скорее чуть остужала, не пойми с чего жар в теле. Так и купалась в бездонных омутах Рагнара, не в силах сбросить наваждение, лишь по лицу скользила взглядом: с глаз нереально красивых на губы чёткие, на нос прямой и ровный, брови густые и опять в омуты бездонные его глаз ныряла.

И казался он невозможно красивым. Таким, что не было краше на земле, не было милее на свете, не было лучше в помине. От близости его совсем не своя стала. Не об управе думала, не об Иржиче, а о поцелуе…

Очнулась от тишины оглушающей и дыхания жаркого на своём лице.

Глаза в глаза с волколаком смотрела — и он глядел пронзительно и вдумчиво, так глубоко и с такой тоской, раздирающей душу, что продолжала во мраке его не просветном утопать, да в ощущениях новых и хмельных нежиться.

Но вместо правильного — я к Рагнару подалась.

— Поцелуй, — шелестела беззастенчиво моя просьба. И пропала я… не видала больше ничего, слышала, точно во власти дрёма крепкого была — сопение надсадное и рык бархатный. А потом волной накрыло — жаркой, волнительной. И следом тело задрожало, словно его коротко жалили укусы молний, а из нутра поднималась горячая волна томления. Наполняла, напирала, в голову ударяла — потому и шатало меня, будто в дурмане.

Парила я в облаках, не в силах вернуться в бренное тело, кое не чувствовала более. Только сладость и удушливый жар, нехватку воздуха, без которого было хорошо, но опасно, ведь дышать надобно… я это понимала, ведь ещё чуть-чуть и не очнусь более.

А рык Зверя голоднее и неистовей вибрировал.

Нехотя вынырнула из блаженства, впитывая жадно дыхание волколака, мягкую требовательность губ и жар его тела, в которое вжималась, вымаливая ещё любви. Обвила за шею одной рукой, а другой в волосы зарылась, пальцами сжимая пряди, да к себе притягивая.

Ох и страшилась я, что оборвёт он сладкую пытку, и я опять захлебнусь пустотой, одиночеством и холодом. Потому и не пускала…

В голове было легко и воздушно, словно облака, в коих парила, её заполонили, вытеснив разумное, а я всё воровала поцелуй НЕ своего жениха, и не было мне стыдно. Хуже было — томно и зудяще. Вот и льнула ближе, уже изнывая оттого как ещё ближе хотела быть.