Ольга Митюгина - Посланница преисподней Страница 43

Минута тишины… Вторая…

— Ну и чёрт с вами! — крикнула Ариэлла, сверкнув глазами. — Сидите в своём Храме, как сычи!.. Забирайте вашу сотню демонов — отец выдаст! — и убирайтесь отсюда!..

И она стремглав выбежала из комнаты.

— Эет! — Вирлисс резко обернулся к хранителю Храма.

Лич искусал губы в кровь.

— Хорошо, — выдавил, наконец, из себя он. — Я… Давайте обсудим условия нашего сотрудничества.

Сегерик кивнул всё с той же терпеливой и приветливой улыбкой.

— Не стану мешать, — быстро выдохнул Вир — и со скоростью болида вылетел из комнаты.

Когда через час Эет поднялся к спальне Ариэллы, из-за двери всё ещё неслись приглушённые всхлипывания, и негромкий голос его друга говорил что-то успокаивающее. Лич осторожно приоткрыл дверь и увидел, что Вир и Ариэлла сидят на полу, он нежно и ласково, как старший брат, обнимает её вздрагивающие плечи и гладит капризные чёрные кудри, а она рыдает, уткнувшись в рубашку у него на груди.

Когда Вирлисс поднял голову, Эет увидел, что Ариэлла расцарапала тому всё лицо.

Глава 8

Находка

Таривил

Таривил сидел на площадке перед портиком и, обхватив колени руками, смотрел, как зажигаются в синем вечернем небе звёзды. Далеко внизу простирался лес — притихший под тяжёлым одеялом набрякшего от воды снега. Ропот прибоя в скалах звучал едва слышно.

За спиной ждал полный света и тепла Верхний храм — единственная искорка на тысячи миль вокруг — но эльф, дрожа на пронизывающем ветру, не отрывал взгляда от неба.

Юноша ни за что не признался бы себе, что ему жутко.

Жутко вернуться в абсолютно пустые коридоры, бродить меж роскошными фресками и изысканно отделанными дверями — и слышать лишь эхо собственных шагов.

Умом Таривил понимал, что бояться нечего — да и кого бояться хищной нежити? И тем не менее тёмный, иррациональный страх заполнял всё его существо. Страх самой тишины — тишины гробницы.

Юноша сидел у себя в спальне, когда почувствовал магический всплеск от портала, и понял, что Господин с божественным тариллином оставили Храм.

Тут же всё бесконечное безмолвие пустого здания оглушило эльфа — и он бросился прочь из комнаты.

Сюда, на крыльцо.

О Гвариан, легче терпеть соседство с немёртвыми, чем одиночество в брошенном здании…

Он разбил филактерию Господина!

От этой мысли юноша застыл, словно превратился в ледяную статую.

Они могут не вернуться….

Они никогда не сталкивались с демонами — и ушли к демонам!

О Гвариан, а если Эет и Вирлисс не вернутся?…

Он сам себя наказал… Потому что никуда не сможет уйти из этого жуткого места. Господин велел охранять Храм.

Таривил уткнулся лицом в колени и разрыдался…

Прошло много часов, прежде чем эльф сумел заставить себя войти обратно под своды святилища.

Мортис смотрела с фрески, словно живая.

Таривил судорожно вздохнул.

Этот взгляд богини, полный заботы, успокаивал и изумлял. Ведь ещё вчера она смотрела иначе, совсем иначе! И не было этой девчоночьей улыбки в уголках губ…

Таривил подошёл к фреске и вновь скользнул по ней пальцами. О Гвариан, в картине куда больше волшебства, чем он предполагал… Хотя никакой магии не чувствовалось, но не видеть эту магию было невозможно. Фреска менялась!

Эльф неуверенно улыбнулся — ей. Хотя и чувствовал себя немного глупо: ну разве можно улыбаться настенным росписям, пусть и магическим? Ведь картина — всего лишь краска на камнях, да немного волшебства. И иллюзия присутствия — не более чем иллюзия…

Но лучше поддаться этой иллюзии, чем сойти с ума от полного одиночества.

— Богиня… Они вернутся? — тихо спросил он у фрески.

Глаза изображения заискрились смехом, словно живые. Таривил вздохнул и медленно побрёл в свою комнату.

Уснуть он смог, только накрыв подушкой голову: звон собственной крови в ушах отогнал гробовую тишину.

Утро принесло обычные, давно забытые заботы: пришлось спуститься на кухню, чтобы приготовить завтрак. Тихое мурлыкание магической плиты успокаивало. Таривил поставил чайник и раскрыл холодильный шкаф.

Мясо.

Эльф вздохнул и кинул на разогретую сковороду три больших куска. На полках нашлось немало приправ, но юноше не хотелось сейчас по-настоящему осматривать кухню. Он гнал мысль о том, что Эет и Вирлисс могут не вернуться — потому и слишком хозяйничать в их отсутствие не позволял себе. Он ограничился несколькими щепотками засушенных пряных трав и, плеснув себе вина в бокал, тут же, за чисто вытертым разделочным столом, поел.

Вернув после завтрака всё в первозданно-безукоризненный вид, Таривил хотел было направиться обратно, но передумал. Что ему делать наверху, в пустых кельях? Кажется, Вирлисс говорил, будто за кухней есть кладовки и комнаты для прислуги — быть может, там найдётся тёплая одежда? И можно будет погулять по лесу…

Надежды молодого немёртвого оправдались. В бесчисленных подсобках Храма действительно обнаружилась нужная кладовая и, приглядев себе более-менее приличный полушубок с тёплыми сапогами, эльф с облегчением вышел на воздух — через Нижнее святилище.

Таривил привычно скользил меж деревьями, ступая так легко, что под ногами не проваливался снег. Ему казалось, он слышит, как под потемневшей от влаги корой начинают течь соки. Лес ещё спал, но это был прозрачный утренний сон на пороге пробуждения.

Над головой резвились белки, и птицы весело играли в голых ветвях, радуясь солнцу, и наст сверкал под лучами так, что синело в глазах.

О Гвариан, это — Атарида? Это действительно Атарида, страна богини смерти?

В грудь вливался бодрящий, морозный воздух.

Когда они с Двури впервые попали в этот мир, было жаркое лето. Лес стоял зелёный — но столь же полный жизни…

Таривил запрокинул голову, впитывая свет и тишину каждой клеточкой. Слушать лес… Растворяться в шорохе ветвей под ветром, в журчании ручья, в далёкой капели…

Если бы Господин позволил жить здесь! Он бы построил себе дом в тени какого-нибудь старого дерева и слушал бы разговоры листьев, болтовню птиц и шёпот дождей…

Перед Таривилом открылась небольшая поляна. Снег тут почти стаял, и под ногами, на чёрных тёплых проталинах, белели первые подснежники.

Юноша вскрикнул и упал на колени. Рука, дрожа, несмело коснулась нежных лепестков. А потом, нагнувшись, эльф потёрся щекой о душистые венчики — осторожно, не смея даже слегка пригнуть цветы.

Подснежники щекотали лоб, брови, цеплялись за ресницы — и солнце ослепительно било в глаза, и весь мир, казалось, растворялся в этом солнце…