Холли внутри шторма - Тата Алатова Страница 43

И только здесь, в этом доме, жили люди, которым хотелось забраться под кожу.

Оказаться внутри.

— Холли, — в голосе Тэссы проступили властные нотки, и он немедленно расстроился. Тэсса сострадательная, с которой он познакомился только сегодня, понравилась ему куда больше. — Это не то, о чем мы будем спорить. Ты просто отдашь мне картину.

Сейчас, когда она снова включила эти начальственные замашки, ей больше не хотелось отдать все на свете.

— Перестань, — рассердился Холли, — не говори со мной так. Продолжай гладить волосы и проси ласково, тогда, может, мы и договоримся.

В ее глазах промелькнуло веселье.

— Мы в любом случае договоримся, — сказала она удовлетворенно.

Ну разумеется.

Кто бы посмел ей перечить, особенно когда она усиливала давление. Холли видел такое несколько раз и каждый раз ненавидел это.

Тэсса еще раз взглянула на него с сочувствием, растрепала волосы, чмокнула в лоб, как послушного мальчика, и выпрямилась, выпуская из заточения своей близости.

И Холли остро пожалел, что мимолетное очарование момента закончилось.

— Ну может, мы просто спрячем картину на чердаке или в подвале? — принялся торговаться он. — Там, где никто не увидит? Создадим свою комнату ужасных и прекрасных произведений искусства?

— Которые рано или поздно вырвутся на свободу. Холли, ты можешь пойти погулять, я сама все сделаю.

— Ни за что, — он трагично погладил холст, — я должен увидеть, как мое творение корчится в огне! Это добавит экспрессии в мои будущие работы. Моя прекрасная картина сгорит не напрасно, она станет источником моего будущего вдохновения. Как мать, вскармливающая детей собственной плотью…

— Мне доводилось такое видеть. Не сказать, что очень вдохновляющее зрелище, — невозмутимо заметила Тэсса.

— Фу! — завопил Холли. — Никогда не смей со мной делиться воспоминаниями о своем темном прошлом! Для этого у тебя есть дубина Фрэнк.

— Часть из моих воспоминаний он даже видел в те времена, когда мы обменивались снами-кошмарами.

— Неудивительно, что вы такие мрачные. Без меня вы бы просто провалились в зловонную яму своего прошлого.

Тут Тэсса, вздрогнув, снова уставилась на картину.

Господи, во что они превратили сияющего эльфа Холли? — вот что читалось на ее лице. Утащили его в свое болото, как парочка омерзительных мертвецов.

— Да ладно тебе, — буднично сказал Холли, собирая карандаши, — это не первая моя неудачная картина. Есть, например, «Терни тернеции» о которой я очень жалею. Я бы ее уничтожил, если бы смог найти. В конце концов, я живой человек, а не функция «радость людям». Ты будешь приглядывать за моими картинами, а я — за тем, чтобы вы с Фрэнком держались на плаву. Как тебе такой социальный договор?

— Социальный договор, — повторила Тэсса с горьким смешком. — Говорил бы как есть: Нью-Ньюлин опутал тебя своими сетями так, что уже не вырваться. Нам только кажется, что мы свободны и можем уехать в любой момент. Правда в том, что отсюда никто не уезжает.

— Ричард Вуттон уехал, — припомнил Холли.

— Но оставил свою дочь вместо себя. Наше подводное чудище очень любит компанию, не так ли?

— Все вы, защитники, перегибаете палку, — пожал он плечами.

Она отстраненно кивнула и принялась бережно снимать карину с подрамника. В этом было столько печальной ритуальности, что Холли одновременно ощутил веселье и благодарность. Ему было смешно, потому что вот она, Тэсса, официальный смотритель кладбища во всей красе, знает толк в прощаниях.

Но ее бережность вызывала ком в горле.

Из мастерской Фрэнка Тэсса притащила большой металлический лист и положила на заднем дворе, сверху опустила картину и задумчиво прищурилась:

— Цветы? Прощальное слово?

— Да ну тебя, — обиделся Холли, который теперь распознал насмешку.

И все же он зажмурился, когда Тэсса присела на корточки, щелчком пальцев запустив огонь. Холст занялся медленно и словно бы неохотно, еще сырые краски едва зачадили.

Потом она выпрямилась и оглянулась на него — и у Холли предательски защипало в глазах.

Это было несправедливо.

Разве художник не имеет права на полную свободу?

И как он только позволил сотворить такое со своей картиной?

Что еще за инквизиторская цензура такая!

Тут Тэсса провела по его мокрым ресницам пальцем, который потом зачем-то потрогала языком, словно пробуя его слезы на вкус, и Холли снова немножечко вышел из строя и снова подумал: ну и ладно. Он нарисует другую картину, еще лучше.

Миллион других картин, из-за которых никто не будет плакать.

— Что вы делаете? — раздался резкий женский голос.

Видимо, у Камилы закончилось терпение и она отправилась искать Тэссу, чтобы набрать материала для своих «Расследований».

Холли закатил глаза — вот только расчувствуешься, а тут всякие посторонние.

— Шериф Тарлтон сжигает мою картину, — тут же наябедничал он, — я требую осветить это в прессе! Самодурство нашего руководства достигло своего апогея!

Камилу эта информация нисколько не заинтересовала. У нее под глазом светился фиолетовым внушительный синяк.

Ой-ой.

Это же не то, о чем Холли подумал?

— А я требую, — ледяным голосом отчеканила Камила, — чтобы мне объяснили, что это за камни падали вчера с небес.

— Жемчуг, — услужливо подсказал Холли и спрятался за Тэссу. Прятаться было неудобно, она была мельче. — Розовый.

— Что-то ты бледная, — заметила Тэсса, сверля Камилу взглядом.

Та отмахнулась.

— Холли Лонгли, и почему мне кажется, что без тебя тут опять не обошлось?

— Потому что это мой подарок жителям Нью-Ньюлина, — скромно сообщил он и потупился, ожидая похвалы. И еще было бы хорошо, если бы обошлось без мордобития.

— Подарок? — завопила Камила. — Это, по-твоему, подарок? Да я чуть не умерла, пока возвращалась с берега! Чего ты добиваешься, чокнутый мазила? Угробить всех нас?

— Мазила? — не поверил своим ушам Холли.

— Что-то ты очень бледная, — Тэсса шагнула к Камиле и вдруг, схватив ее за локоть, задрала длинный рукав свитера. Тут Холли едва не шмякнулся в обморок: на тонком запястье присосалась к венам огромная пиявка.

— Мамочки, — пролепетал он и отпрыгнул в сторону, — вот ужас!

— И что это? — задумалась Тэсса, внимательно разглядывая пиявку. — Я ощущаю запах моря и что-то еще… Как будто шум волн.

— Не твое дело, — Камила не пыталась вырваться, понимала, что бесполезно. Но