Наталья Якобсон - Избранники Тёмных сил Страница 44

«Как бы ты не оказался кумиром всего лишь на час», подумал я, ощутив крыльями холод каменного оконного свода. «Ты сгоришь в том костре, который сам же разжег, возродишь для себя самого то пламя, из которого вырвался по случайности», предрек я про себя, еще больше убеждаясь в том, что Августин обречен. Конечно же, он погибнет не скоро, по крайней мере, не в этом году и уж точно не от рук земных палачей, его казнят те высшие силы, в руках которых он стал всего лишь игрушкой.

— А как же твое обещание? Помнишь, ты поклялся, что когда-нибудь отплатишь мне за мою помощь, — Франциск, как утопающий, готов был ухватиться за соломинку.

— И я отплатил, — нарочито дружелюбно кивнул Августин, словно желая передать в этих словах «я же не уточнял, чем отплачу, добром или злом».

Он легко развернулся и направился к двери. Со спины он еще больше напоминал угловатого, малолетнего проказника из приходской школы. Когда не было видно зла, освещавшего его лицо, то все его выходки можно было принять за безобидные шуточки.

— Негодяй, — прошипел Франциск ему вслед. — Когда-нибудь ты будешь проклят.

Нарочито медленно Августин обернулся.

— Для толпы я не проклятый, а блаженный, — с самым невинным видом возразил он. — И подавляющее большинство в этой толпе хотят посмотреть на следующую казнь. Горожанам нужно быть уверенным, что обжитые ими места регулярно очищаются от зла.

— Ты сам зло, ты демон! — на миг потеряв контроль над собой, вскрикнул Франциск.

— Попробуй доказать это народу, — беспечно отозвался Августин. Какое хладнокровие, он ничем не выдал себя, даже не содрогнулся при упоминании о своей страшной тайне.

— В этом вся твоя благодарность, в том, чтобы казнить собственных благодетелей, — в бессильной ярости Франциск сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Благодетелей? — с сарказмом переспросил Августин. Он уже положил ладонь на медную ручку двери, но обернулся, и по его губам пробежала улыбка, такая зловещая и торжествующая, что демону стало бы страшно.

— Следующим можешь быть ты, — произнес он, и в зрачках его глаз, как будто промелькнул оранжевый блик костра, на котором умирают осужденные.

Минутой раньше я считал этого мальчишку всего лишь обозленным на жизнь мошенником, который сделал все, чтобы добиться успеха, а потом решил уничтожить всех, кто ему в этом помогал. Теперь за красивым лицом, как будто раскрылась уродливая сущность. Августин был не просто зол, он был одержим.

Я спорхнул с подоконника еще раньше, чем Августин успел переступить через порог. В метель я мог, сколько угодно носиться над городом, даже пригибаться ниже к дороге, на уровень мчащихся по ней экипажей, и оставаться незамеченным. Я решил следить за Августином и дальше. Мне хотелось лично встретиться с его покровителями, застать их врасплох. Интересно, как станут оправдываться передо мной те предатели, которые без моего ведома решили взять под свою опеку такого негодяя?

Записи Батиста

Я несколько раз нацарапал на страничке дневника собственное имя, титул, который после смерти отца стал моим, и чуть было не начал перечислять родословную, только чтобы убедиться в том, что я остался собой, не отдался темному, злому, колдовскому существу, которое желает присвоить себе мою личность. Я бывший студент, а не колдун, повторял я про себя, наверное, уже в сотый раз. Мне нечего бояться инквизиции, ведь я же никогда в своей жизни даже не пробовал колдовать, и, тем не менее, именно страх заставил меня выпрыгнуть в окно, чтобы спастись с маскарада, страх погнал меня по ночной безлюдной улице прочь из города. Что, если не страх, заставил меня отсиживаться возле могильной скамьи на кладбище за пределами Рошена.

Только оказавшись здесь и отдышавшись после быстрого бега, я задумался. На маскараде я, не раздумывая, распахнул окно, выпрыгнул и должен был разбиться насмерть или хотя бы получить увечье, ведь то был третий этаж дворца. А я, даже не ощутив боли от падения, вскочил на ноги и понесся по улицам со скоростью почтового экипажа. Даже на коне я бы не преодолел расстояние от центра города до пустоши за его пределами всего за несколько минут. Теперь я сидел на холодной, могильной земле, пытаясь отдышаться, и перебирал в памяти все происшедшее.

С карнавала меня погнал не только испуг перед охотниками за колдунами. Я боялся не только их. Я знал, что если останусь там, то решусь на безумный поступок. Страх перед тем, что мной овладеет безумие, и я убью красивого златокудрого юношу, посмотревшего на меня из другой стороны залы, тоже был непереносим. Почему я посчитал этого юного красавца дьяволом. Он ведь мой ровесник. Возможно, он уже успел сразиться на своей первой дуэли, но его сильные чуть удлиненные пальцы не обагрены кровью невинно убиенных. Он слишком молод для того, чтобы подпасть под подозреваемого в убийствах тех женщин, которые обратились в прах, наверное, еще до его появления на свет. Так почему же я так разозлился на него? Я почти сошел с ума от ненависти к его красоте, его независимости, его лживой, но обворожительной невинности? Почему я был так уверен в том, что он виновник всех моих бед? Неужели виной всему черная уродливая тень, закрывшая собой стену за его спиной. Эта тень не могла принадлежать ему. Должны же быть соблюдены формы и пропорции. Такого отражения не могло бы быть даже в кривом зеркале. И, тем не менее, тень ползла за его плечами, повторяла все его движения. Он двигал рукой или плечом, и тень взмахивала крылом, копируя своего единоличного хозяина. Он шел через зал, и черный, теневой дракон следовал за ним. В зале ведь не было дракона. Значит ли это, что чудовище сидит внутри этого златокудрого юнца? Возможно ли, что его прекрасный облик всего лишь маска, скрывающая под собой разрушительное, уродливое на вид зло? Я не был уверен до тех пор, пока чей-то голос не кликнул меня по имени, и только тогда я понял, что юноша, которого я уже однажды видел рядом с трупом моей сестры, может говорить со мной, не раскрывая рта. Я могу находиться очень далеко от него, и, тем не менее, если он захочет что-то мне сказать, то я услышу его слова в своем мозгу.

Я помню, как пристально мы смотрели друг на друга из разных углов залы, как будто каждый из нас пытался оценить силы своего будущего противника. Я заглянул в его глаза и на миг потерял дар речи от страха, в голубых зрачках, как в двух озерах, мелькнул раздвоенный, плавно взмахнувший крыльями драконий силуэт.

Я сам едва могу поверить в то, что увидел. Моя рука дрожит, когда я записываю эти строки в своем дневнике, и вместо некоторых букв на бумаге расплываются кляксы. С недавних пор я всюду ношу с собой письменные принадлежности, спрятанные во внутреннем кармане сюртука, и кошелек, в котором никогда не иссякает запас золотых монет. Почему-то меня преследует навязчивая мысль, что кошель, расшитый странными символами, это последний подарок Даниэллы. На маскараде, на плаще златокудрого юноши я заметил точно такие же символы, но тогда не придал этому особого значения, а теперь его вышитый рунами плащ служит еще одним доказательством того, что он, во всяком случае, не простой смертный.