Карин Эссекс - Влюбленный Дракула Страница 45

Люси вновь растянулась на кровати, взгляд ее затуманился поволокой. Судя по всему, лекарство начало оказывать свое действие.

— Я знаю человека, который хорошо знаком с этим рыжим, — сообщила я. — Думаю, у него я смогу выведать сведения, которые тебя успокоят. А ты должна отдохнуть, Люси. Давай я помогу тебе раздеться. После того как доктор Сивард тебя осмотрит, стоит хорошенько поспать.

— Прошу тебя, Мина, немедленно отправляйся к Моррису, — взмолилась Люси. — Скажи ему, медлить больше нельзя и сегодня ночью мы должны убежать. Скажи, что они считают меня истеричкой. А я вовсе не истеричка! Я — женщина, которая любит и не может быть рядом с любимым. Вот единственная причина того, что нервы мои действительно расстроены.

Я помогла Люси переодеться в атласный халат Цвета розового шампанского, с перламутровыми пуговицами и широким кружевным воротником. Год назад, когда я гостила у Люси, она тоже носила этот халат. Помню, как выгодно розовый атлас подчеркивал свежий румянец, игравший на ее щеках, делая сияющую кожу еще более ослепительной. Теперь эффект был обратным — в сравнении с яркой тканью щеки Люси казались еще более бледными, а багровые синяки на шее приобрели особенно зловещий вид. Взгляд ее под действием лекарства становился все более сонным, веки опускались сами собой. Она приложила руку к груди, словно желая удостовериться, что сердце ее все еще бьется. Мне не хотелось покидать подругу в столь беспомощном состоянии, но рядом были любящая мать и опытный врач, готовые окружить ее заботами.

— Постарайся как следует отдохнуть, Люси, — сказала я. — Когда ты проснешься, мир предстанет перед тобой в более радужном свете.

Жилище старого китобоя оказалось в точности таким, как можно было ожидать по наружности хозяина. Небольшой каменный домик, за долгие годы изрядно потрепанный непогодой, я отыскала без особого труда. От неприветливого каменистого берега дом отгораживала низкая стена, которая выглядела так, словно камни, ее составлявшие, сами прикатились сюда и сами улеглись один на другой. Сначала я постучала в дверь, затем, не дождавшись ответа, постучала в окно, облупившаяся рама которого была сплошь изъедена древесным жучком.

Дверь открыла пожилая женщина. Я догадалась, что передо мной дочь китобоя. Время согнуло ее сильнее, чем отца, так что сгорбленная ее спина напоминала вязальный крючок. Голова ее слегка дрожала, морщинистая шея напоминала шею черепахи. Я объяснила ей, что познакомилась с ее отцом во дворе старой церкви, и сегодня, напрасно прождав его там, решила узнать, в чем причина его отсутствия.

— Но он как раз там, в церковном дворе, — сказала старуха, и губы ее тронула невеселая улыбка, обнажившая редкие темные зубы. — На кладбище, которое он уже никогда не покинет. Надгробного камня пока еще нет, но мы установим его завтра.

— Мне так жаль, — пробормотала я, невольно поеживаясь под ее пристальным взглядом. — Как он умер?

— Ох, молодая леди, для такого древнего старика умереть — самое нехитрое дело, — протянула она. — Ему ведь не хватило всего десятка лет, чтобы дотянуть до столетия. Он давно ждал, когда же Господь призовет его к себе, и тот наконец о нем вспомнил. Помер он аккурат в тот вечер, когда случилось кораблекрушение. Кораблекрушений на своем веку отец повидал немало, а вот на это посмотреть не успел.

— Да, в тот вечер я вспоминала вашего отца и историю гибели судна «Эск», которую он мне рассказал, — сообщила я. — Так, значит, он уже не видел, как море играло с несчастным судном?

— Нет, в тот вечер у него было дело поважнее, чем шататься в гавани, — покачала головой старуха. — Случись кораблекрушение на день раньше, отец непременно был бы среди зевак, и можете мне поверить, он орал бы громче всех, на чем свет стоит ругая неумеху капитана.

Дочь китобоя пригласила меня войти. Оказавшись внутри, я не сразу смогла рассмотреть убогую обстановку, ибо глазам моим потребовалось время, чтобы привыкнуть к царившему в комнате полумраку. Старуха указала мне на расшатанный стул, стоявший около грубого соснового стола.

— Садитесь сюда. Здесь обычно сидел отец, — сообщила она, разливая по чашкам жидкий чай и придвигая мне блюдце, на котором лежал остывший тост, смазанный медом. — Ему было бы приятно увидеть, что вы сидите на его стуле. Он часто вспоминал вас, без конца твердил о ваших глазах, зеленых, как изумруды, и черных как смоль волосах. Говорил, скинуть бы ему несколько десятков лет, он влюбился бы в вас до беспамятства.

В ответ я лишь молча улыбнулась.

— Только теперь, увидав вас собственными глазами, я понимаю, что ему и в молодости ничего не светило бы, — продолжала старуха. — Сразу видно, вы настоящая леди, привыкли к деликатному обращению. А от отца всю жизнь разило рыбой, даже тогда, когда щеки его были гладкими, а мускулы крепкими.

Я заметила на каминной полке трубку старого китобоя, и глаза мои невольно увлажнились слезами. Мысль о том, что я никогда больше не увижу старика, доставила мне пронзительную боль.

— Надеюсь, перед смертью он не страдал, — со вздохом сказала я.

— В тот день он улегся в постель сразу после завтрака и не захотел вставать даже к обеду, — сообщила дочь китобоя. — Но когда разыгрался шторм, он сразу шмыгнул на улицу. Я пошла за ним и увидела, что он стоит у ограды, любуется на волны и что-то бормочет себе под нос. А когда я попыталась уговорить его вернуться в дом, он сказал, что друзья, погибшие в морской пучине, зовут его на тот свет. Видно, ему и в самом деле слышались их голоса, потому что он называл их по именам.

— Да, судя по его рассказам, он часто воображал подобные вещи, — заметила я.

— Воображал? Воображение тут ни при чем, мисс. Море и в самом деле приносит нам голоса умерших. Если бы вам хоть раз довелось их услышать, вы бы поняли, они так же реальны, как этот стол.

Старуха с размаху стукнула ладонью по столу, так что чашки жалобно задребезжали.

— Сразу видно, вы приезжая и не знаете, что творится в этом городе! — заявила дочь китобоя. — Еще когда я была совсем маленькой, отец по ночам водил меня в аббатство, и мы слышали плач Констанции. Конечно, моей матери, упокой Господь ее душу, такие прогулки не слишком нравились.

— Плач Констанции? — удивленно переспросила я. — Ваш отец никогда не упоминал о ней. Он рассказывал мне только о святой Хильде.

Я вспомнила солнечный день, когда жара помешала мне дослушать историю старого китобоя.

Старуха некоторое время хранила молчание, вертя в руках чашку. Ее короткие искривленные пальцы с бугристыми суставами напоминали когти хищной птицы.