Блог демона Шаакси, или адская работёнка (СИ) - Чернышова Алиса Страница 46

— Да, в порядке.

Я склонилась над столом и нажала пальцами на веки, стирая картинки внешнего и внутреннего зрения, позволяя милосердной тьме упасть перед глазами.

Ангелы не сходят с ума.

У нас для этого, с одной стороны, нет мозга, в котором хотя бы теоретически могут разладиться физиологический процессы, с другой — на нас не могут повлиять многочисленные твари из тех, что любят прикидываться галлюцинациями и голосами в голове, чтобы довести жертву до отчаяния и саморазрушения.

И, тем не менее, факты налицо.

Я уставилась в окно, на Старе Место, вид которого успокаивал. Губа у Шаакса не дура — выбрать себе место именно здесь. И как же повезло, что он умеет скрывать свой дом от людей! Было бы очень жаль, если бы такой отличный вид на Орлой пропал…

…Я когда-то выбрал это место именно для того, чтобы смотреть.

И смотрю сейчас, когда на Ратуше два ангела: крылья одного мраморны, а другого — железны.

Он раскрывает их, свет костра отблескивает на них, и я больше не вижу циферблата. Я…

…Схожу с ума.

Это, к сожалению, факт.

Но как ангел может обезуметь? Это ведь невозможно? Кто могущественен достаточно, чтобы…

Минуточку.

Нет, минуточку.

Осознав, я даже вскочила на ноги, шокированная.

Шакс, маркиз безумия. Ответ всё это время лежал на поверхности! Именно это он делает: играет со мной, сводит меня с ума, подкидывает невозможные воспоминания. Это всё — его работа!

-

— Точно всё в порядке, моя дорогая? Вы выглядите чрезвычайно взволнованной, — голос Пророка в который раз вернул меня в реальный мир, на этот раз — окончательно и бесповоротно.

— Теперь я всё поняла! — воскликнула я.

Пророк по этому поводу отчего-то не выглядел счастливым, скорее, очень даже наоборот.

— Должен отметить, что, по моему опыту, эти слова, сказанные с известной долей надрыва, экзальтации и категоричности, являются обычными спутниками полного непонимания.

Ну ничего себе завернул, а?

— При всём моём почтении, о посвящённый, в данном случае я уверена. Все детали наконец-то встали на место, и я теперь понимаю, что происходит.

— А что происходит, имею ли я спросить?

— Шаакси сводит меня с ума!

Пророк задумчиво пожевал губу.

— Ну положим, я почти уверен, что при наличии должного на то желания происходящее действительно можно трактовать именно так. При наличии должного на то желания любые факты можно подогнать под нужную трактовку, это ни для кого не секрет. Но всё же не видится ли вам в этом всём какое-то противоречие? Шаакси не показался мне одним из тех, кто стал бы намеренно сводить вас с ума.

— Кто знает? Демоны коварны, — хотя мне тоже, по правде, не показался. Но мало ли, что там и кому кажется? Варифиэль всегда говорил, что ложь всегда правдивее и красивее правды, потому что правда чаще корява, кровава и мало годится для парадных выступлений и витрин.

А Шаакси выглядел с самого начала (или почти с самого) слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он вызывал чересчур много эмоций, перепутанных, противоречивых, совершенно неуместных и непонятных.

Поначалу я просто злилась, что кто-то вроде него удостоен внимания высших чинов. Он был в моих глазах мерзким демоном, скверной, уродом — и я бы очень хотела его таковым видеть. Его слова, его суждения, его решения и взгляды… Не то, что должен одобрять ангел. Слова искусителя. Слёзы крокодила. Но я всё же начала чувствовать, что в глубине, под толщей возражений и приличествующих ангелу решений, яд слов Шаакси будит во мне иное.

Ангелу вовсе не приличествующее.

Сомневающийся ангел — слабый, недостойный, подверженный пороку ангел. Так говорят небесные штудии, и я обязана следовать им душой и сердцем.

Наверное…

Точно обязана!

Вот она, проблема: с этим Шаакси любое “точно” превращается в “наверное”. Что, разумеется, подлинный признак безумия.

Но не это самое плохое, о нет.

Хуже всего тот факт, что я чувствую себя рядом с ним так, как будто вернулась домой, то есть, на небеса, как будто он — моё Небо. Что, разумеется, отборная ерунда и ужасная ересь.

И, если разобраться, магия демонов — самое логичное объяснение таким мыслям и ощущениям. Я бы поняла это сразу, не будь я околдована. Но специально ли он это делает…

Мне очень нравится думать, что не специально.

— Допустим, — не отступился Пророк. — И всё же, почему вы решили, что Шаакси что-то сделал с вами? По моим наблюдениям, он поселил вас у себя дома, но, при всём своеобразии этого жилища, на попытку навредить это точно не тянет…

— Потому что он — маркиз безумия, а я — совершенно точно схожу с ума! — огрызнулась я.

Получилось намного резче и злее, чем даже в теории положено говорить созданиям света. Я тихо вздохнула и прикрыла лицо руками.

— Прости, о посвящённый. Моё поведение, несомненно, не приличествует ангелу. И это тоже один из признаков безумия. Которому ангелы, по идее, не должны быть подвержены вовсе.

Пророк задумчиво покачал головой.

— Это всё довольно сложно, моя дорогая, — отметил он мягко. — Грань между безумием и адекватностью — одна из тех совершенно субъективных границ, которые во все времена было крайне тяжело нащупать. Когда живёшь достаточно долго, чтобы пронаблюдать, как безумием объявляют, например, веру в круглую землю, или желание носить несоответствующую одежду, или нежелание вступать в брак — так вот, насмотревшись на такого рода вещи, к самому определению безумия начинаешь относиться с крайней осторожностью.

Я только отмахнулась.

— С осторожностью или нет, но существуют на этом свете критерии, с которыми не поспоришь. В ходе своей работы я не раз видела людей, которых свело с ума соприкосновение с демонической энергией. Мать, которая отрезала голову своей дочери, поскольку верила, что в ребёнка вселился бес; юноша, который пытался убить своих соседей, потому что они якобы черти... Я видела их немало. Так что поверьте, я знаю точно, что такое безумие. Это отчаянная жестокость, это неспособность отличить реальное от вымышленного, это невозможность себя контролировать, это заблуждения, заставляющие причинять боль себе и близким. Вот что такое безумие.

— Точно знаете? О, удачливы вы… Я вот ничего на свете не знаю точно.

Я поразилась — не столько его словам, сколько тому, что он способен лгать.

— Но вы ведь Пророк! Вы можете знать всё, что пожелаете!

— Я могу знать почти всё, что пожелаю. Но в этом знании не будет ничего точного, поверьте мне на слово. Я ничего не знаю точно, я ни в чём не уверен, я не знаю, как правильно. Именно потому я — Пророк.

— При всём уважении, если бы всё было так просто, как вы рассказываете, каждый первый мог бы быть пророком.

— Каждый первый? Так вы считаете? Пожалуй, пожалуй. Но моё отличие от этого гипотетического каждого первого в том, что я прекрасно осознаю все эти вещи. Я ничего не знаю точно, я ни в чём не уверен, мне неведомо, как правильно. И я смотрю этой правде в глаза открыто, не пытаясь её заменить или приукрасить. Такое моё устройство позволяет, принимая решение, игнорировать собственные представления о правильном, которые не могут не быть ошибочными, потому что универсального “правильно” просто не существует, а ещё — свои мимолётные заблуждения и железобетонные уверенности, притворяющиеся точными знаниями. Благодаря этому я способен слушать и слышать что-то помимо себя. А Пророком меня делает то, что я достаточно одарён, удачлив и честен с собой и миром, чтобы стать проводником для правильного, подлинного знания.

Что же, кажется, меня только что отчитали за поспешность и поверхностность суждений. И всё же…

— Но вы не подвержены сомнениям, верно?

— Это я-то? Помилуйте, я даже в лавке на берегу моря могу часами выбирать ожерелье из ракушек! Я лишён сомнений лишь в те моменты, когда высшее знание действует моими руками. В остальных же случаях я сомневаюсь постоянно, можно сказать, неустанно.