Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио Страница 5

Но карты и цветы – это были мелочи, сущие мелочи. Главным была бадья ведер на двадцать посреди каюты, аккурат между накрытым к ужину на две персоны столом и застеленной расписным шелком кроватью. Над бадьей поднимался парок, и пахло пресной водой. Вы только вдумайтесь, двадцать ведер пресной воды для купания сэра капитана, и это посреди океана! Вот где роскошь – столичным щеголям не понять.

К сожалению, забраться в бадью прямо в грязной одежде Тоньо не удалось. Пират усадил его в кресло возле накрытого стола и ушел, подмигнув от двери. А Тоньо – остался. У стола. Накрытого. Со связанными руками.

Каналья Морган! Так издеваться – это талант нужен. Природное призвание.

А к кракенам его. Как уже говорилось, благородные доны так просто не сдаются.

Чуток поерзав в кресле, Тоньо развалился поудобнее, хоть со связанными за спиной руками и было сложно изобразить позу «благородный дон отдыхать изволят», прикрыл глаза и… сам того не ожидая, уснул. Видимо, утомился-таки за полные сутки маневров и боя. Морская баталия – это вам не серенады под балконом петь. Даже не прекрасных донн портреты рисовать.

Эх! Где те донны, где те портреты…

То есть понятно где – на берегу остались, это Тоньо пришлось идти на флот, подальше от старшего брата и прочих неприятностей. Но об этом – потом. А сейчас благородный дон уснул и спал… а бог его знает сколько. Но чтобы увидеть во сне обожаемую Саламанку и прелестную донну Марию де лос Анхелес Инезилью Молину, ему хватило.

Ах, какой это был сладкий сон! Вот только досадно, скрип двери разбудил его в самый неподходящий момент, когда донна Анхелес уже упала ему в руки и готова была отдаться, но… кракена в глотку этому, этому…

Не успев открыть глаз и сообразить, где он, Тоньо сгруппировался, готовый выхватить шпагу и драться – или быстро-быстро бежать, смотря по обстоятельствам. И лишь через целую секунду вспомнил, сообразил, кто тут может скрипеть дверью, осознал все ту же невыносимую легкость и пустоту бытия… и смирился. Господь дал, Господь и вернет, когда будет нужно. А пока можно немножко насладиться подаренными Им часами жизни ли, смерти – не суть.

Тоньо расслабился, даром что штаны после сна были сильно тесны, а руки затекли. Лениво открыл глаза, зевнул.

На пороге стоял Морган.

Тот самый Морган, что снился ему битых два года, и все больше повешенным на рее бородатым битюгом вроде его чифа.

Шпагу бы! Да хоть завалящий ножик и свободные руки! А там можно и по доске, и на рею – за такое благое дело Пресвятая Дева сразу в рай запишет, и пусть братец скрипит зубами на чертовой сковороде в одиночестве.

– Прошу прощения за задержку, благородный дон… э-э-э-э?.. – Голос у Моргана был хрипловатым и по-мальчишески высоким, словно ему лет пятнадцать, не более. Странно. Нескладно. Не может быть сэру Моргану пятнадцати, он уже года три как капитан. Но это же сон? Сон, определенно. А во сне может быть все, даже пятнадцатилетний капитан – гроза морей.

– Граф де да Вега, к вашим услугам, сэр Морган, – ухмыльнулся Тоньо, мол, триста каракатиц тебе в суп, а не мои услуги: за невыносимой легкостью бытия не получалось даже ненавидеть, хоть Тоньо и твердо знал, что ненавидеть англичан – его святой долг.

– Граф де да Вега, сын герцога Альба, – довольно кивнул мальчишка, словно бы не «Санта-Маргарита» гонялась за ним по морям и океанам, а он за «Санта-Маргаритой», и все ради Тоньо. Пройдя на середину каюты, Морган попробовал пальцем воду, обернулся к Тоньо. – А ваше имя?

– Антонио Гарсия Альварес де Толедо-и-Бомонт. – Тоньо ухмыльнулся еще нахальнее и веселее: – Можно просто – ваша светлость.

Морган опять рассмеялся, легко и заразительно, словно они вот уже лет сто дружат. Каналья.

Тоньо заинтересованно поднял бровь:

– Над чем смеетесь, сэр Морган? Налейте и мне.

– Благородный дон Антонио, вы дадите слово чести, что не попытаетесь убить меня и сбежать, если я вас сейчас развяжу? Вам бы не помешало вымыться и перекусить…

– Мне бы еще не помешало отыметь симпатичную девицу, благородный сэр Морган. У вас тут случайно не завалялась? После боя, знаете ли, так хочется. – Вот тут Тоньо был совершенно искренен. Горячка боя такая, знаете ли, горячка! На столб в юбке бросаться начнешь. Да еще донна Анхелес пригрезилась.

– Горячая ванна тоже отлично снимает напряжение, дон Антонио, – улыбнулся пират, оценивающе оглядев его с головы до ног и, похоже, снова оставшись довольным.

– Какая досада, сэр Морган, а я уж понадеялся, что вы родня той самой фее Моргане. За каким чертом я вам сдался чистый и сытый?

Морган пожал плечами:

– Вы доблестный враг, дон Антонио, я мало таких видел. Мне бы хотелось провести вечер в приятной беседе. А может, и не один. К тому же, – он снова заулыбался, – вы ведь достаточно благоразумны, чтобы предпочесть удобный плен трюму, нет?

– Я ужасно благоразумен, сэр Морган, как вы уже заметили. – Тоньо сделал лицо как на утренней мессе и едва не рассмеялся, нарушив всю игру: уж очень все это было нереально, особенно его собственная уверенность в искренности Моргана. Потом вздохнул. – Ладно, от приятной беседы, особенно если к ней прилагается кальвадос из сундука капитана Родригеса, благородный дон не откажется никогда.

– Так вы даете слово чести? – переспросил настырный пират.

– Вы злопамятны, сэр Морган. – Тоньо улыбнулся со всем возможным очарованием. – Даю слово чести, что не попытаюсь бежать до завтрашнего рассвета. Для приятной беседы нам хватит.

Морган кивнул, открыл дверь и гаркнул:

– Эй, долейте бадью кипятком!

Пока несли кипяток, Морган еще раз осмотрел Тоньо с ног до головы, снова кивнул и вышел. На пару минут, не больше. Вернулся с ворохом одежды, сказал:

– Вам нужно будет переодеться, дон Антонио.

– С превеликим удовольствием, сэр Морган. Мой камзол вчера вышел из моды.

Одежду пират сбросил на кровать, а в его руках осталась плоская шкатулка. Из нее Морган вынул темный флакон в богатой оплетке. Даже сквозь дразнящие запахи жареного мяса и маринованных артишоков – между прочим, из личных запасов самого Тоньо – чувствовался тонкий сандаловый аромат.

– Индийское? Неплохо, – не скрывая зависти, пробормотал он. За флакончик раза в два меньше он несколько лет назад отдал стоимость приличного скакуна.

Уронив несколько капель драгоценного масла в воду, Морган убрал шкатулку с флаконом в шкафчик и, подойдя к креслу, ловко перерезал веревки. Тоньо мог бы поклясться, что здоровенный нож возник в его руке сам по себе и так же невесть как и куда исчез, едва надобность в нем отпала.

– Раздевайтесь, дон Антонио, – не то велел, не то попросил Морган.