Рыцарь тьмы - Шеррилин Кеньон Страница 5

Хью сплюнул на пол перед тем, как вложить кинжал в ножны на поясе и вернуться на свое место.

Вэриан посмотрел на остальных, замерших в напряженных позах. Все, на кого падал его взгляд, тут же нервно отводили глаза и возвращались к прерванным занятиям. Одно это ясно говорило об умениях и силе мужчины.

Девушка заметила удовлетворение в зеленых глазах Вэриана перед тем, как он нагнулся, чтобы поднять кубок, который она уронила на пол.

К крайнему удивлению Меревин он протянул кубок ей, и если бы она не понимала, как все обстоит на самом деле, то могла бы поклясться, что его взгляд потеплел, стоило ему встретиться с ней глазами. И все же она заметила жалость в его взгляде, когда он разглядел, насколько она уродлива.

— Возвращайся к своим делам, милая. И впредь будь осторожнее.

От этого единственного слова «милая», которым он признавал ее как женщину, а не как уродину, у девушки закружилась голова. Века прошли с тех пор, как какой-либо мужчина смотрел на нее без отвращения во взгляде. Бесчисленные столетия с тех пор, как кто-либо называл ее иначе, чем «уродина», «карга» или каким-либо другим оскорблением.

Поклонившись Вэриану, девушка поспешила дальше выполнять свое поручение. Но она не смогла устоять и не оглянуться, чтобы посмотреть, как он прокладывает себе путь к бармену. Он уже забыл ее, но она никогда не забудет его и ту доброту, которую он проявил по отношению к ней.

✥✥✥

Вэриан встал в конце бара, расположившись спиной к стене. Привычка, которая появилась из-за того, что гораздо больше людей рядом с ним будут рады вонзить нож ему в спину, нежели поговорить. Ему нравилось все время держать толпу в поле зрения.

К слову об этом, он обнаружил, что взглядом окидывает раздраженных посетителей в поиске скрюченой карги, которую спас. Она ковыляющей походкой спешила по делам, спину уродовал огромный горб, черные волосы были спутанными и грязными. Но именно лицо отражало всю трагедию ее жизни. Кожа, покрытая шрамами от оспин, косоглазие и слишком большой нос. Ее губы были скривлены и раздуты, что вызывало обильное слюноотделение и несчастной приходилось постоянно утираться тыльной стороной руки. Если бы она не находилась в Гластонбери и не была бы такой униженной, Вэриан принял бы ее за одного из уродливых грэйлингов, служивших Моргане.

Бедняжка застряла тут с людьми, которые были слишком сосредоточены на собственной горькой жизни, чтобы жалеть еще кого-то.

— Что ты здесь делаешь?

Вэриан оглянулся на Дафина, который с враждебностью смотрел на него… и это глубоко ранило его душу. Столетия назад Дафин — полный усатый мужчина с круглыми щеками был владельцем небольшой таверны в Гластонбери. И пока мужчина рассматривал его со злобной усмешкой, Вэриан вспоминал их первую встречу. Вэриану было семь, и его мать только что бросила его на пороге отцовского дома. Никому из родителей до него не было дела, поэтому он решил убежать и жить сам по себе.

Он сумел добраться только до таверны, где, устав после долгой дороги от замка до города, уселся возле двери. Дафин увидел, как Вэриан пытается отдышаться и спросил, что он тут делает. Едва только Вэриан все объяснил, Дафин предложил ему работу.

— Что ж, если ты хочешь быть сам по себе, парень, тебе не помешает пара монет. Мои полы нужно мыть, и мне определенно пригодится дегустатор, который убедится, что мой хлеб лучший в городе до того, как я предложу его клиентам. Что скажешь, поработаешь на меня?

Решив, что сейчас его жизнь значительно улучшится, Вэриан с благодарностью согласился.

Но пару часов спустя появился его отец. Он чуть не оторвал Вэриану уши за то, что тот сбежал и заставил вернуться в Камелот против его воли. Но как только Вэриан вырос, он часто возвращался в таверну, чтобы провести время с Дафином.

До той ночи, когда упала завеса, и Дафин обнаружил, что пойман в ловушку с этой стороны, а его семья осталась в мире людей. Боль, скорбь и горечь произошедшего уничтожили хорошего человека, и сейчас Дафин, как и все остальные здесь, убьет его, если представится шанс.

Вэриант открыл большой кожаный мешочек на талии и вытащил двадцать золотых марок.

— Прошлой ночью снаружи аббатства был убит человек.

Дафин скривился, собирая монеты и ссыпая их в карман.

— Тут всегда кого-то убивают. Что с того?

— Это был один из Лордов Авалона.

— И я снова спрошу: что с того?

Вэриан сжал зубы, а затем вытащил больше золотых монет и бросил их на барную стойку перед Дафином.

— Ничего не происходит внутри или рядом с аббатством, о чем ты бы не знал. Расскажи мне, кто убил его.

В карих глаза Дафина зажегся огонек, пока он собирал монеты со стола и отправлял в карман.

— Главным у них был Бракен.

Это имя заставило Вэриана задуматься. Бракен был одним из самых смертоносных миньонов-убийц, которыми командовала Моргана, хотя термин «командование» тут можно было использовать только отчасти, так как миньоны съели их последнего хозяина, бога Балора. Их отношения с Морганой балансировали на тонкой грани «мы будем служить тебе, пока ты защищаешь нас от богов и не надоедаешь слишком сильно». В конечном счете миньоны-убийцы без сомнений убили бы ее, если бы не одно «но»: меньше всего им хотелось навлечь на себя гнев всего Туата Де Дананн. Это группа кельтских богов особенно славилась своим дурным нравом.

Участие Бракена не сулило ничего хорошего Вэриану, потому что именно ему придется задавать вопросы демону, который этого очень не любил.

Внезапно Дафин перевел взгляд за спину Вэриана и прищурился.

От волны силы по позвоночнику Вэриана прошла дрожь, учитывая, что магия не действовала внутри аббатства, из-за чего Дафин и перенес свою таверну внутрь стен, Вэриан знал, что существо, стоящее за спиной невероятно «одаренное». Этот вид силы он тут же узнал, а Дафин поспешил ретироваться.

— Привет, мама, — поприветствовал Вэриан перед тем, как посмотреть на нее через плечо.

Наришка оставалась такой же красивой, как любая двадцатилетняя человеческая девушка. Быть бессмертным Адони безусловно имело свои преимущества. Ее светлые золотистые волосы были заплетены в косы и изощренно уложены вокруг короны на голове, петлями спадая на плечи. Ее струящееся черное платье едва прикрывало пышные изгибы.

— Добро пожаловать домой,