Екатерина Лесина - Дориан Дарроу: Заговор кукол Страница 52

— Конечно, свадьба будет весьма скромной…

— Я понимаю…

— …а свадебное путешествие коротким…

— …всецело с вами согласна.

— …но в остальном я всячески постараюсь не обмануть ваших надежд и чаяний. Признаться, мне следовало бы раньше навестить вас. Но этот разговор… — Ульрик развел руками и, глубоко вдохнув, выдал: — весьма меня смущал. Однако теперь я убедился, что мой несчастный брат сделал верный выбор.

А он мало похож на Дориана. Выше. Крепче. Жестче. И страшно подумать о том, что будет после свадьбы. Наверное, он разозлится. И быть может, потребует развода. Имя Ольги будет опозорено, а папенька не перенесет скандала.

Еще есть время. Достаточно написать лишь слово и свадьбы не будет.

— Вы ведь не любите меня? — тихо спросила Ольга, глядя в темно-вишневые глаза жениха.

— Признаться, не ожидал от вас, леди, столь странного вопроса. Боюсь, ответ мой будет утвердителен. Я не люблю вас, как и вы, смею полагать, не любите меня. Однако и вы, и я понимаем, что любовь — не та основа, на которой следует строить будущее. Любовь — суть помутнение разума. Она заставляет совершать ошибки, платить за которые придется даже не тем, кто их совершает, но их детям… — впервые Ульрик говорил искренне и даже страстно.

И он был прав. Ольга сделала верный выбор, ибо ее дети, пусть и нерожденные пока, заслуживали лучшей участи, чем та, которую мог бы предложить Френсис.

— Мы не принадлежим себе, — слова дались с трудом, и пальцы, терзавшие медальон, вдруг резко дернули цепочку, разрывая. Ульрик не заметил. Он был возбужден. Схватив Ольгу за руки, он упал на колени и воскликнул:

— Верно! Мы не принадлежим себе. Нас нет, но есть лишь долг и честь.

Долг, который не исполнен.

Честь, уже потерянная.

— И я бесконечно рад, что вы, милая Ольга, понимаете это!

— Вы ведете себя…

— Простите, — но выпускать ее руки Ульрик не собирался. Пальцы его сквозь перчатки были жесткими и сильными. — Но лишь теперь я понял, что… не ошибся, соглашаясь на предложение вашего отца. Изначально оно показалось мне совершенно безумным.

Ольга улыбнулась, привычно смахивая ресницами слезу.

— Он порой весьма… эксцентричен.

Ах папенька, ну почему ты снова все испортил?

— Не стоит волноваться, — уверил Ульрик, наконец, поднимаясь с колен. — Мне доводилось иметь дело и с более эксцентричными особами.

Это он про Дориана. Наверняка про Дориана. Тот был забавным и где-то даже милым. И Ольгу любил, что бы там ни говорили.

Жаль, что вышло столь нелепо.

И вдвойне жаль, что прошлое не изменить.

— Теперь, когда я имел честь увидеть вас воочию и убедиться в том, что вы не только красивы, но и в высшей степени благоразумны… — заложив руки за спину, Ульрик прошел вдоль стены, разглядывая выставленный на полках фарфор. — Я смею потревожить вас просьбой.

— Буду рада помочь.

Оглянулся. Какое странное выражение лица, словно он сейчас борется с собой и оттого нерешителен и даже слаб.

— Возможно, вы слышали, что у моей бабушки, дамы, как вы успеете убедиться, весьма своеобразной, есть воспитанница.

— Эмили. Ваш брат рассказывал о ней. Кажется, он был к ней привязан.

Легкая тень неудовольствия и снова улыбка.

— О да, на мой взгляд даже чересчур.

Какое вольное заявление! Неужели Ульрик настолько ей доверяет?

— О нет, смею заверить, никаких любовных историй! — он притворно рассмеялся, вскидывая руки. — Но Дориан и Эмили вместе росли. Пожалуй, он считал ее сестрой, хотя это, признаться, сущий вздор. Но суть в ином. И бабушка, и Дориан всячески откладывали момент расставания, каковой был бы неизбежен, случись Эмили выйти замуж.

Наверное, ее и вправду любили. А папенька? Он любит Ольгу? Говорит, что любит и желает лучшего. Но отчего тогда любовь эта причиняет столько мук?

— Но теперь, как вы понимаете, ситуация изменилась. И бабушка возжелала вдруг устроить судьбу Эмили. Она отправила бедняжку в Сити… — Ульрик вдруг запнулся, уставившись на собственную тень. И стоял так секунд десять, а отмерев, заговорил быстро и сбивчиво. — Ей нужны подруги. Кто-нибудь, кто будет рядом. Поможет с советом. Выслушает и… и я слышал, что вы отправляли ей приглашение в театр… огромное вам спасибо за заботу! Но будет просто замечательно, если вы познакомитесь с Эмили поближе.

Определенно, Ульрик не просто странный. Он очень странный!

— Буду рада помочь вам.

— Завтра… нет, послезавтра, верно? Послезавтра состоится бал у Баксли. Вы ведь собираетесь его посетить?

— Если только вы не сочтете, что подобное поведение не совсем уместно в сложившихся обстоятельствах…

— Отнюдь! — Ульрик вытащил из кармана бархатную коробочку и, снова бухнувшись на одно колено, протянул Ольге. — Я думаю, что вам обязательно следует появиться у Баксли.

Красная ткань, изящная защелка и совершенно нет желания заглядывать внутрь.

— Возьмите, — велел Ульрик, сам открывая футляр. — Мне будет приятно, если вы примете этот скромный дар…

Не такой и скромный. Подвеска-бабочка с двумя крупными аметистами на крыльях. Камни полыхают лиловым, и в злом их свете меркнут россыпи мелких алмазов.

Но откуда он узнал про платье? Ведь аметисты выбраны не случайно… и бабочка тоже… Конечно, папенька расстарался. Хотел приятное сделать, но снова вышло больно.

Он такой неуклюжий, папенька.

— Вы слишком добры, — прошептала Ольга, принимая подарок. Тотчас захотелось швырнуть его в камин и смотреть, как плавятся, рыдают алмазными слезами, золотые крылья. И как исчезает в алом мареве крохотная корона Хоцвальдов. — Не знаю, могу ли я…

— Вы моя невеста. Мне будет приятно, если вы наденете это на бал. И Эмили… вы ведь не забудете про Эмили, правда? Не оставляйте ее одну. Пожалуйста.

Ульрик поклонился, прижав руки к груди, резко развернулся и вышел. Ольга же еще долго сидела, разглядывая подарок. Бабочка была красива.

Хоцвальд мил.

Вот только никаких приглашений Эмили Спрингфлауэр Ольга не отправляла.

— Глава 30. Где все спешат, а некоторые торопятся

Когда Фло вернулась, девушка уже не спала. Она лежала, раскинув руки, и шумно дышала ртом, хотя и не была простужена. На лбу ее и на шее проступила обильная испарина, а короткая рубашка сбилась, обнажив худые ноги и живот. Рубашку Фло поправила, и подушку под голову сунула — специально ведь волокла.

— Ты… ты не… да… уходи! Уходи! — рот безумной кривился, выпуская пузыри и слова. — Не хочу… пожалуйста… Д-дай!

— Нельзя. Он сказал, что больше нельзя. Его нужно слушаться.