Ларисса Йон - Обреченные любить Страница 53

— Когда живешь по семь веков, двадцать лет воспринимаются как капля в море. Так вот, когда у особей нашего вида появляется желание, то секс необходим для завершения процесса полового созревания.

— И много секса?

Эйдолон пожал плечами.

— Ну, в течение нескольких дней достаточно много. Для некоторых из нас это достаточно тяжело, но мои родители купили мне оргезу. — Увидев ее непонимающий взгляд, он объяснил: — Самку, чтобы все время была под рукой.

— Сексуальную рабыню? Твои родители купили тебе сексуальную рабыню, чтобы ты занимался сексом в родительском доме?

— Ну это же логично. Не могли же они позволить мне умереть! Не могли позволить мне слоняться по пещерам и насиловать всех встречных самок. — Он зевнул, как будто то, что он говорил, было в порядке вещей. — Кроме того, они заплатили сверху, чтобы, после того, как перестанет быть мне необходимой, она обрела свободу.

Она не могла себе представить ни такой юности, ни места, где он жил.

— Где ты вырос? Как выглядели твои родители? Они были похожи на людей?

Он провел пальцем по ее щеке.

— Они гуманоиды, но зеленая кожа и оленьи рога не позволяют им покидать Шеол. Там я и вырос, хотя время от времени сбегал сюда, на землю. — Он подмигнул ей. — Я был бунтарем в молодости.

Тайла усмехнулась. Он не походил на того, кто мог быть трудным подростком.

— И когда ты поселился под солнцем навсегда?

— Хватит обо мне. Твоя очередь.

— То есть ты хочешь знать, как я потеряла девственность?

— Да.

Вот ведь черт. Теперь ее сексуальный опыт казался ей смешным.

— Мне было четырнадцать.

— Это довольно рано для людей.

— Что ж, я была диким ребенком. Мама была наркоманкой, а бабушка и дедушка жили в доме престарелых. Так что я жила практическим одна и контролировать меня было некому. Я получала что хотела и когда хотела. И случилось это с моим приятелем после одной попойки. — Она посмотрела на него, но в его взгляде не было осуждения, только любопытство. — Было довольно больно, но боль прошла секунды через три. Небо не обрушилось на землю, земля не разверзлась под нами, но в целом мне не понравилось, так что со следующим разом я не торопилась. Кроме того, вскорости после этого мать на какое-то время перестала колоться и ей вернули родительские права. Так что на следующие пару лет я забыла о парнях.

— А потом?

Говорить о таких вещах было для нее неестественно, но с ним она чувствовала себя комфортно, и потому продолжила:

— Маму убили, я снова жила с приемными родителями, и однажды ночью мой приемный отец пришел ко мне в комнату… — Взгляд Эйдолона помрачнел. — Мы подрались, и я сбежала из дома, а на следующий день его наши мертвым и в полиции выписали ордер на мой арест.

— Ты правильно сделала, что убила этого ублюдка.

— Я не убивала. Я его здорово поколотила, но он был жив, когда я уходила из дома. Думаю, его убил кто-нибудь из других приемных детей, которые не смогли в свое время дать ему отпор.

— И что было потом?

— Я жила на улицах. И мне приходилось делать все, чтобы выжить. Не сладкая жизнь, скажу я тебе.

Повисла пауза. Может, не стоило ему все это рассказывать? Может, ему противно все это слушать. А с другой стороны, он же демон, у которого была сексуальная рабыня.

— И сейчас то же самое? Ты тоже делаешь все для того, чтобы выжить? И со мной ты спишь только ради крыши над головой?

Сначала Тай хотела обидеться, но, как ни странно, ей было лень, тем более что он прекрасно знал, что она спит с ним не ради защиты, денег или чего-нибудь другого.

— Можно я не буду отвечать на этот вопрос?

Он поцеловал ее в губы, она вдруг подумала, что такого с ней никогда не было. Даже мама никогда не обращалась с ней с такой любовью, хотя она любила ее, но между ними всегда была стена вины, которую мать чувствовал из-за того, что бросила Тайлу. И через эту стену Тайла так и не смогла пробиться, хотя в своих мечтах она видела, как они субботними вечерами, подогнув ноги, сидят на диване и весело смеются, глядя в телевизор.

Это были наивные мечты, но они были куда лучше, чем реальность, в которой она убирала за матерью блевотину и прятала использованные шприцы от полиции. Тайла едва не погрузилась в печальные воспоминания, но неожиданно пол под ними вспыхнул ярким светом.

— Что это? — спросила Тайла, глядя на сияющую пентаграмму.

Эйдолон посмотрел на нее с каменным выражением лица.

— Побудь одна, устраивайся поудобнее, меня вызывают в суд.

— За что?

— За убийство человека.

Глава 17

Эйдолон никогда не любил вампиров, особенно после того, что они сделали с Рейтом, особенно после того, что они сделали с их отцом.

Эта нить предрассудка была вшита глубоко в его сердце, но его воспитание дало ему достаточно, чтобы понимать, что не все вампиры одинаковы. Ему нравилась Нэнси, многие из врачей госпиталя были вампирами, и ему очень нравились самки вампиров в постели.

Но ничего, кроме презрения и ненависти, он не испытывал к Консулату вампиров. Все семнадцать были навозными червями и трусами. Как бы он хотел, чтобы хоть один из них оказался у него под скальпелем, и желательно за пределами госпиталя.

Они вызвали его через его личный портал, как делали всегда, хотя, вероятно, не ожидали, что он появится так быстро. Он первый раз увидел пентаграмму призыва в тот момент, когда она появилась, и ему понадобилось несколько минут, чтобы принять душ и надеть тогу. Тайла задавала вопросы, но он не отвечал на них, сказал лишь, чтобы она чувствовала себя как дома и что на кухне найдет все необходимое.

Теперь он стоял в покоях Консулата вампиров, и они взирали на него со своих золоченых, похожих на троны стульев, развернутых полукругом вокруг портала, через который он и вышел в зал. Бронзовый канделябр под потолком горел, отбрасывая красно-черные тени, внося свою толику в мистическую и пугающую атмосферу. Вампиры были неравнодушны к театральным эффектам. Голливуд изобрел готическую вампирскую мелодраму, и вампиры с радостью приняли ее как моду.

Эйдолон очень, очень не любил вампиров.

«Подойди ближе».

Ментальный импульс исходил от седовласого вампира по имени Комир. Эйдолон не стал подчиняться его приказу, повелев ногам остаться на месте. Он здесь для того, чтобы ответить за преступление, но это не его Консул, не его Консулат, так что пошли они к дьяволу.

— Твоя работа достойна уважения, инкуб, — сказал Комир, и Эйдолон улыбнулся.

— О чем вы говорите: о моей работе врача или о моей работе над вашими самками?

Эта фраза была бы уместна из уст Рейта, но с другой стороны, Эйдолон здесь расплачивался за брата.