Кошка Белого Графа - Калинина Кира Владимировна Страница 57

– Он ей тоже, небось, подарки дарит, – плаксиво сказала Агда. – Я видела их: он шел такой красивый, улыбался ей, а на меня даже не взглянул…

– Сколько раз говорю: нельзя ему сейчас на тебя глядеть! – старуха обнимала барышню как тогда, в доме Снульва, только сейчас я отчетливо слышала каждое слово. – Папаша ее разобидится, войну, чего доброго, затеет. Ты же не хочешь, чтобы из-за тебя война началась?

Агда всхлипнула, а я зажмурилась, пытаясь уложить услышанное в голове.

– Вот понесет она, он, заботы ради, отошлет ее в тихое место, и ты вернешься в его постель. А там… мало ли что с женщиной в тягости стрястись может?

– Как это?

– Да вот так, – старуха усмехнулась. – Принцессы создания нежные, здоровье у них слабенькое. Сквознячком продует или вдруг еще какая напасть…

– А ребенок? – Агда повернула к ней голову.

– И ребенок туда же…

– Матушка Гиннаш! – барышня вырвалась из обнимающих ее рук. – Вы с ума сошли!

– Чего всполошилась? Шучу я, шучу, – ведьма вновь притянула Агду к себе. – Ты о дурном не думай, ты о свадьбе думай.

Барышна запротестовала опять, но старуха пригнула ее голову к своему плечу.

– Дура ты, Эмка! Он король, ему жениться по чину положено.

Эмка?

Имя упало как обух на темя.

Эмка. Эми. Эмелона Болли.

О ней и правда писали в «Вестях со всего света» и в других столичных газетах, которые мы изредка покупали. Писали очень сдержанно, но в свое время этого хватило, чтобы породить волну пересудов. Каждая заказчица, едва переступив порог нашего ателье, начинала с возбужденного: «А вы слышали?..»

Вот почему Льет взял себе и дочери другие имена – чтобы никто не узнал в ней королевскую любовницу!

А старуха между тем говорила такие вещи, от которых у меня не только на загривке – по всему хребту шерсть поднималась:

– Ты для всех как была купеческая дочь, так и есть, хоть и дали вам дворянство. Да и дворян простых нынче, что уличных собак. Другое дело – выйдешь замуж за важного вельможу, станешь знатной особой. Графиней! А от графини и до королевы недалеко…

Тут картина у меня в голове наконец сложилась, кусочки мозаики встали на свои места.

После женитьбы Альрик не сможет оставить при себе безродную девицу Болли. Но, если девица превратится в графиню Скадлик, замужнюю даму, имеющую полное право бывать при дворе, король Бертольд может закрыть глаза на измену зятя, ведь формальные приличия соблюдены.

– Королевой будет вайнорская вобла! – взвилась Агда-Эмелона.

– Так я о чем и толкую, – матушка Гиннаш улыбнулась ласковой улыбкой гиены. – Ты не тревожься понапрасну. В жизни чего только не случается. Сегодня королева есть, завтра нет. А король погорюет чуток да возьмет и женится на графине. Само собой, после того как графиня станет свободна…

Эмелона затихла, и старуха погладила ее по голове.

– Вот и молодец, вот и умничка.

Она не видела, что лицо барышни бело, как простокваша, а широко раскрытые глаза черны от ужаса.

Однако Скадлик-то хорош! Готов не только подбирать крошки за королем, но и делиться с ним женой, лишь бы самому добраться до молоденькой. Небось, еще и на королевские милости расчет имеет. Не подозревая, что ему готовят ловушку…

Раздались твердые шаги, и в комнату вошел сам кавалер Льет. Вернее, кавалер Болли – до чего нелепо звучит! Разодет, будто придворный щеголь.

Эмелона бросилась ему на шею:

– Батюшка!

Не знаю, было это проявлением дочерней любви или барышня просто увидела повод вырваться из клешней ведьмы Гиннаш.

Кавалер отстранил ее, посмотрел в лицо:

– Опять ревела?

– Все уже хорошо, – уверила его старуха. – Я ей сейчас чайку налью с мятой и конфеток дам. Любимых твоих, – она повернулась к Эмелоне, – с нугой.

– И мне чайку, матушка, – попросил Болли, бросив на диван свою неизменную трость с оскаленной мордой. Ослабил шейный платок, обернулся…

Дурное предчувствие заставило меня попятиться за мгновение до того, как его взгляд уперся точно в то место, где находилось мое тайное окошко.

Нет, на этот раз я в ловушку не попадусь!

Задом, задом – до угла; там кое-как развернулась и поспешила к выходу. Надо рассказать Рауду, что я узнала.

Глава 19,

в которой меня посвящают в страшную тайну

Граф Рауд Даниш-Фрост отнесся к моим известиям спокойно. Кивнул, будто констатируя очевидное, и я не сдержала обиды: «Вы опять все знали!» Пусть никакого права обижаться у меня не было. Разве я ему друг или ровня, чтобы делиться со мной такими секретами? Даром что из-за этих секретов у меня лапы вместо рук.

– Не знал, – ответил Даниш. – Догадывался – кое о чем. Хотя планы в отношении жениха барышни Эмелоны для меня сюрприз.

Он предупредил Камелию, что заберет меня на полдня, и теперь мы катили по столичным улицам, как не столь давно по лесам близ Свеянска – в той же самой санной карете, блестящей черным лаком и серебром.

Альгота слывет одним из красивейших городов Оссидены, но сколько я ни глядела, за окном был лишь снег, снег, снег. За сугробами и наносами терялись и фасады дворцов, и вывески богатых магазинов, и древние башни, и театры, и ресторации, и парки, и бульвары.

Городские снега не пели и не звенели, а ворчали и посмеивались над прохожими, когда кто-нибудь увязал в сугробе или шлепался навзничь на накатанном пятачке. Феи развлекались тем, что сбрасывали пригоршни снега с карнизов и водостоков, норовя попасть за шиворот быстроногому мальчишке или важному господину в богатой шубе. Но горожане были укутаны так плотно, что белая пыль оседала в складках одежды, не причиняя неудобств.

Сперва Рауд пытался расчищать тротуары и подходы к домам, однако вскоре сдался и теперь сидел нахохлившись в своем легком полушубке, не желая видеть, как люди провожают взглядами его карету. А людей на улицах было много. Последние дни выдались ясными и безветренными, и жители Альготы спешили наверстать все, что отложили из-за непрекращающихся метелей.

Рауд глубоко ушел в свои безрадостные думы, не спеша продолжить разговор, и я не вытерпела:

«Надо его предупредить!»

– Кого?

«Графа Скадлика! – будто и так неясно. – Его же собираются убить! И короля. Или он тоже знает?»

Рауд откинул голову на спинку дивана. Выражение его лица привело меня в оторопь.

Маска ожесточенно-мрачного веселья. И глаза как жаркие костры.

– Послушай меня, Кошка. Я понимаю твой интерес к Болли, но держись от всего этого подальше. И не болтайся по дворцу в одиночку, иначе попадешь в передрягу, из которой я не смогу или просто не успею тебя вытащить.

Про тайные кошачьи ходы я ему благоразумно не сказала. И про то, как отец Эмелоны смотрел на меня, словно видел сквозь стены. Это могло ничего не значить или значить слишком многое…

– А что касается графа Скадлика, – закончил Рауд, – он сластолюбивый дурак. Но не бойся, с ним ничего не случится.

На этом разговор оборвался, потому что мы приехали.

Сани вкатились во двор четырехэтажной постройки из красного кирпича. Таких я еще не видела – и у нас в Свеянске, и в Лейре каменные дома всегда покрывали штукатуркой.

Своим угрюмым видом здание наводило на мысли о тюрьме или казарме. Зато на нем совсем не было снега. Двор тоже оказался вычищен идеально. Я покосилась на своего спутника. Он наверняка приезжал сюда, чтобы договориться о встрече…

– Приют для увечных и безнадежно больных, – пояснил Рауд.

Так вот почему он говорил, что его наставник-оборотень не сможет увидеться со мной!

– Дорого бы я дал, чтобы оказаться на твоем месте, барышня Кошка, – у Гинаса Хальфорда был глухой голос и вид человека, которого долго морили голодом. – Дал бы, да нечего.

Он хрипло рассмеялся.

На самом деле пищи и всего, что можно купить за деньги, больному хватало с лихвой – он сам так сказал. Просто его тело отказывалось наращивать плоть.