Карин Эссекс - Похищение Афины Страница 58

— Конечно же, этим существом оказалась женщина, — вставила я.

— Так была создана Пандора. Боги принесли ей немало даров и, в частности, один таинственный ящик. — Сократ махнул рукой в сторону фигур, вытесанных на пьедестале статуи. — Взгляните сюда, видите: каждый из богов преподносит такие же подарочки, что Афина даровала нашему городу. Пандора получает умение ткать, ей даруют знание того, как собирать урожай или ковать оружие, ее наделили также мудростью и умением обучать. Единственное, что имела Афина, но чего не было у Пандоры, это разрешение открывать заветный ящик. Боги запретили ей делать это при каких бы то ни было обстоятельствах! Но он был таким привлекательным.

— Уверена, что Афина не забыла также внушить Пандоре любовь к красивым вещам, — усмехнулась я.

Сократ дидактическим жестом поднял вверх палец, как делает учитель, желая, чтобы ученики обратили внимание на главное.

— Будучи любопытной и непослушной, Пандора отбросила все дары, поскольку не могла противиться искушению заглянуть в неведомое. И она открыла ящик, из которого в мир посыпались беды.

— Ты полагаешь, что женщина зловредна и капризна с самого рождения? И несет ответственность за мировое зло?

— Я всего лишь излагаю события так, как слышал о них сам, — спокойно ответил Сократ. — Я не изобретаю нового.

— У меня есть другое предположение. Не может ли быть, что Пандора, выпустив в мир беды, сделала тем самым его гораздо более привлекательным местом? В конце концов, откуда бы мы знали, что хорошо, а что плохо, если б не могли сравнивать противоположное?

— Мне нравится твой подход к фактам с самой неожиданной стороны, — пробормотал Сократ.

— Возможно, Пандора была первым философом греческого мира. Как и я, она не удовлетворилась тем, что приняла дары, но внесла собственный исследовательский подход в порядок вещей.

— Да, интересное наблюдение, и я бы хотел обсудить его с тобой.

— Только прошу, займись этим в другой раз, а не тогда, когда я жду окончания твоей работы, — вмешался в разговор Фидий.

— Я давно мечтаю побеседовать с тобой, Аспасия, и самому убедиться в том, что слух о твоей мудрости не ложный.

— Но ты видишь меня впервые. Откуда тебе меня было знать?

Сократ рассмеялся.

— Все Афины, да и большая часть греческих полисов наслышаны об Аспасии. О ней заговорили не только во вчерашнем представлении комедии. Стоило мне тебя увидеть, как я сразу догадался, что передо мной Аспасия. Никем другим эта женщина быть не могла.

Кровь бросилась мне в лицо, но Сократ улыбался, в его улыбке не было и следа насмешки. Может, и вправду вчерашнее представление показалось зрителям не более чем шуткой.

— Значит, все-таки существуют явления, в которых ты уверен? А ранее ты утверждал, что уверен лишь в том, что ни в чем не уверен[34].

— Очевидно, да. И я не сомневаюсь, что мужчины в Афинах тоже считают тебя умной, если уж прибегают к твоим советам в любовных делах.

— Вот уж это действительно правда, — согласилась я. — Ни одному из мужчин не легко применить в этой области свой, данный ему природой ум. Вмешательство со стороны, как мне говорили, человека, сведущего в вопросах любви, вот что ценят они.

— Госпожа, я являюсь одним из адептов величайшего из учителей философии любви.

— Ты адепт такого великого человека? Кто ж он? Я о нем не слыхала.

Мне не доводилось слышать о философе, софист он был или нет, который объявил бы себя учителем философии любви.

— Это женщина, она много старше тебя и, конечно, далеко не так красива. Хоть, как она сама утверждает, красота в глазах влюбленного, а не на лице возлюбленной.

— Хватит вам! — воскликнул Фидий. — Любители досужей болтовни не требуются там, где людям полагается честно трудиться. Выбери для своих разговоров другое время, да так, чтоб я тебя не слышал. Или выпил достаточно вина, чтоб не обращать на них внимания. Пойдем со мной, Аспасия. Если мы не уйдем отсюда, он ни за что не примется за работу.

Я пригласила Сократа посетить меня и выразила пожелание познакомиться с его учителем, подумав про себя, что если его взгляды не раздражат Перикла с первых же слов, то наверняка позабавят. Сама я уже мечтала познакомиться с моей более старшей и менее красивой соперницей по философским спорам, учившей мудрости любви.

— Мне пора идти, — сказала я Фидию.

Тот, едва выйдя из Парфенона, расчихался от пыли, забившей нос. Скульптор выглядел утомленным и явно нуждался в послеобеденном отдыхе. Капли пота выступили на его лбу, становившемся все выше из-за редеющих волос. Фидий отнюдь не казался стариком, но именно в тот день мне пришло в голову, что он уже далеко не молод. Я понадеялась, что его огромный труд принесет ему признание, которое он заслужил и к которому стремился, не слишком поздно, а тогда, когда этот человек еще будет в силах насладиться его плодами.

— Раз ты оставляешь Акрополь, зайди посмотреть на новую статую, изображающую трех граций. Этот странный парень, я говорю про Сократа, артист в своем деле. Грации по-настоящему прекрасны, в их движениях чувствуется жизнь. Он мог бы добиться многого, если б приложил немного усилий.

Эти фигуры называли грациями потому, что они олицетворяли собой красоту, радость, здоровье[35]. Входя в свиту великой богини Афродиты, они привносили дополнительный блеск тому неотразимому обаянию, которое она излучала. По утверждениям некоторых, грации являлись ее дочерьми от Диониса, и при виде их легко было поверить в то, что эти прелестные создания произошли от обоих богов, повелителей чувственности. Фидий оказался прав: скульптура, рожденная мастерством и вдохновением Сократа, говорила о его таланте. Эти магические создания были прекрасно раскрашены, их волосы сияли, словно освещенные ярким солнцем. Я удивилась, применил ли Сократ особую краску, которая придала естественность их лицам и телам и тем драгоценным уборам, что украшали их шеи и уши. Или же это другой художник явился следом за ним и поработал над скульптурой?

В любом случае статуэтка казалась превосходной. Женские фигуры были полуобнажены, тела всех трех обвивала широкая лента, которая сбегала по их рукам и ногам, объединяя фации в бесконечно выразительном танце. Руки их переплелись, а изящные тела словно клонились друг к другу. Мои уши почти слышали музыку, под которую они исполняли свой соблазнительный танец. Но лица девушек несли печать независимости и индивидуальности. Удивительное лицо Аглаи, покровительницы красоты, выглядывало из-под краешка ленты, лукавое и дразнящее. Талия, само олицетворение веселья, в полном самозабвения жесте запрокинула голову назад. А Евфросина, харита радости, смотрела на меня в упор.