Елена Ковалевская - Записки средневековой домохозяйки Страница 6

И теперь, вырвавшись от них, я решила пуститься во все тяжкие. Постоянно с большим удовольствием готовила, что-то мариновала… Правда, на работе это большой популярности не добавляло. Конечно все, что я приносила — съедалось с большим удовольствием, в глаза меня хвалили, говорили, какая я мастерица, а вот за глаза!..

Я в первый же год работы узнала, что хотя дамочки завидуют умению готовить, все же терпеть меня не могут. Что я скрытная тихоня, что мышь серая, но упертая, что… Эпитетов было много, главным же было, что никто не называл меня 'бревном' и не лез в личную жизнь, порываясь держать свечку, поскольку считали, что у такого чучела ходящего в мешковатых кофтах и длинных юбках, не красящегося и не носящего каблуки, ее в принципе быть не может.

Эти два года, я погрузила некогда тревожащие душу чувства в анабиоз, и зажила незаметной размеренной жизнью, и искренне радовалась, что она именно такая.

Если вы читаете данный текст не на СамИздате, значит, его выложили на данном сайте без разрешения автора. Если вы купили данный текст, то знайте — это черновик — и его можно бесплатно прочесть на странице автора на СамИздате. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.

Карета мягко повернула и остановилась перед крыльцом огромного особняка. Лакей тут же распахнул дверцу и опустил подножку. Кларенс выбрался первым и, не оглядываясь, заспешил по ступенькам вверх к терявшимся в полумраке за колоннадой дверям. Я осталась сидеть внутри, не зная, что же делать. Вдруг он выскочил ненадолго, а потом когда вернется — разозлится, что я покинула экипаж. Однако по изумленным глазам лакея, который по-прежнему стоял в полупоклоне, я поняла, что происходит что-то не то. Робко улыбнувшись, я пожала плечами:

— Не знаю что делать, — смущенно пояснила ему. — Я как бы…

Сбившись окончательно, я замолчала, отчего лицо у прислужника вытянулось еще сильнее. Однако он не двигался, продолжая стоять в прежней позе.

Тогда глубоко вздохнув для храбрости, я решилась:

— Вы не могли бы мне помочь? — Брови у лакея взметнулись до середины лба, но он хранил молчание. — Понимаете, я здесь впервые и не знаю, что делать, — начала я издалека, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию. — Выходить мне или оставаться? Я боюсь что Кларенс рассердится, если я без его ведома…

Когда я назвала шатена просто Кларенсом, поскольку ни фамилии, ни титула его не знала (то, что титул у него был, я поняла сразу), лакей поперхнулся, но прерывать меня не стал.

— …сделаю что-нибудь не то. Не могли бы вы мне подсказать — как быть, чтобы ничего не нарушить?

Мой монолог произвел на мужчину неизгладимое впечатление. Он молчал, наверное, с полминуты, а когда я уже начала опасаться, что мне все придется делать самой, наконец-то чопорно произнес:

— Чтобы в дальнейшем избежать недоразумений позвольте уточнить кто вы?

— Я Анна. Я шла с работы домой и… — тут я сбилась, не представляя, что же сказать лакею, чтобы окончательно не шокировать его, а потом решила рассказать лишь самый главный факт: — Я теперь жена Кларенса. Вот, — и протянула ему руку, несколько испачканную засохшей кровью, на которой поблескивало в свете факелов золотое кольцо с сапфиром.

Я явственно различила, как лакей подавился воздухом. Он даже вынужден был откашляться, прежде чем говорить.

— Миледи, прошу простить мою дерзость, но я бы посоветовал вам покинуть экипаж, — тут мужчина протянул руку и я, опираясь на нее, спустилась на землю. — Далее, я бы порекомендовал проследовать вам вовнутрь, поскольку вы прибыли в дом герцога Коненталя, дяди вашего супруга — маркиза Мейнмора.

Лакей, так же держа меня за руку, плавно повлек к дверям. Я не сопротивлялась. Да чего там! Даже негодование, что новоиспеченный супруг кинул меня одну перед дверями дома, не соизволив сказать, куда мы приехали, оставила при себе. Лакей-то не виноват, что у него хозяин полная скотина.

— А еще миледи, я смею вас остеречь, что не стоит обращаться к слугам на вы. Я всецело предан роду Мейнмор, однако другие служащие в особняке могут оказаться не столь усердными. Ваше поведение тогда может вызвать… эм… некоторые кривотолки.

Мы подошли вплотную к дверям. Я, сжимая в руках сумку, встала так, чтобы лакею сложно было открыть для меня дверь. Тот с удивлением посмотрел на меня, но ничего комментировать не стал. Тогда я, откинув все опасения, что вдруг делаю что-то не так, осторожно подбирая слова, сказала:

— Раз вы… ты всецело предан душой роду Мейнмор, не мог бы и в дальнейшем иногда подсказывать мне, что следует делать? Я опасаюсь, что своим незнанием нанесу урон чести маркиза. А мне не хотелось бы…

Рука невольно потянулась к распухшим губам, но я в последний момент удержала ее. Однако для лакея мое неоконченное движение не осталось незамеченным. Взгляд его чуточку посуровел и одновременно как бы смягчился. В глубине глаз, появилась некоторая отеческая теплота.

— Зовите меня Шарль, миледи. Если я буду рядом, я постараюсь помочь вам, чем смогу. А сейчас я бы вновь порекомендовал вам не задерживаться у двери. На улице холодно, вы можете озябнуть и простудиться. Да и… маркиз Мейнмор не любит когда кто-нибудь задерживается, или упаси бог, хоть чем-то задерживает его.

Я тут же отстранилась. Шарль услужливо распахнул дверь и, ступая рядом, повел меня вглубь огромного холла.

Из неприметной дверцы высыпали три горничных, одетых в простые коричневые платья с глухим воротом, в длинные белые передники и такие же белые чепцы. Девушки дружно поклонились мне и, тихо перешептываясь, исчезли в коридоре. А из полутьмы коридора навстречу нам величественно выплыл дворецкий. Он был облачен в расшитую позументом ливрею, и выглядел столь важным, словно бы был, если не господом богом, то его наместником на земле. Шарль тут же перегнулся в поклоне, правда не столь низком, как перед Кларенсом или передо мной, но столь же учтивом.

— Миледи Кларенс Мейнмор, — негромко, но отчетливо представил он меня.

Дворецкий если и был удивлен, то никак не показал этого: выражение его лица осталось ровным и беспристрастным. Едва доложив, кто я, Шарль тут же развернулся и направился к выходу, а я же, как потерянная, осталась стоять посреди этого необъятного и показавшегося жутко неуютным холла.

Дворецкий не меньше минуты пристально изучал меня, потом, видимо сделав для себя какие-то выводы, обронил:

— Миледи, прошу за мной, — и, развернувшись гордо, как флагманский фрегат, повел дальше вглубь дома.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Чувствовала я себя преотвратно: страх и опасение ушли, оставив на месте себя ощущения потерянности и мерзкий осадок в душе от пережитого унижения. Но поверх сильнее всего давило чувство, что обратно домой не вернуться, что не удастся все забыть как кошмарный сон, что настоящее теперь здесь, а обратно не попасть, как бы я не старалась.