Оберег от нечистой силы (СИ) - Цветкова Алёна Страница 6

Развязал меня святоша, велел тихо сидеть и из кельи никуда не выходить. А если приспичит, так в углу за шторкой ведро стоит. А сам опять сбежал.

И вот сижу я на постели. Расстроенная, огорченная и обиженная до глубины души. Даже, черт побери, прости Боже, что в храме ругаюсь, святошу моя красота женская не возбудила. Что же так не везет-то мне с мужиками? Ни в том мире, ни в этом…

— Дитя мое, ты уже можешь одеться, — святоша-козлина в келью мою вернулся. С большой тарелкой каши с мясом и литровой кружкой горячего взвара с травами и медом. Это я по запаху определила.

В келье было тепло, святоша меня уже видел, а голод был сильнее стыда и обид. Так что я плюнула на все и впервые за несколько дней нормально поела.

А святоша мне войлок приволок на приступочку подстелить, чтоб помягче было. И одеяло шерстяное. Сказал, что ночью печь остынет, холодно будет. И в храме я могу спать не в ящике, а в нормальной постели.

— Дитя мое, — после завтрака святоша присел на мою приступочку, — куда ты сейчас направляешься? Где твой отец живет?

— Никого нет у меня, святоша. Одна я совсем, — вздохнула я грустно. Тут мне даже врать не пришлось, правда все. И слова, и чувства.

— Деньги есть?

Я помотала головой. Нет… Вернее, есть, но на карточке. И вряд ли в этом мире есть банкоматы Самого известного Банка. Он, конечно, вездесущий, но не до такой же степени.

Святоша помолчал, подумал и заявил:

— Тебе, дитя мое, лучше всего в монастырь податься. Там матушка о тебе позаботиться, без куска хлеба, крыши над головой и благословения Божьего не оставит. А иначе пропадешь…

— Простите, святоша, — снова помотала я головой, — не чувствуя я в себе призвания к жизни монастырской.

— В миру одиноким вдовам несладко приходится. Всякий ее обидеть норовит. А уж тем более из таких… Я же вижу, дитя мое, отец твой достойным купцом был. И не бедным явно. Сможешь ли ты справиться с жизнью безродной вдовы?

— Я попытаюсь, — улыбнулась я, — меня отец правильно воспитывал, я любой работы не боюсь. Если надо, то и тряпку в руки возьму, и половник…

— Умеешь, значит, кухарничать? — Заинтересовался святоша, — нам в работный дом при храме помощь на кухне всегда нужна. Сможешь с тряпкой справится, сможешь и остаться. Кирку и тарелку каши заработаешь.

— Договорились, — я протянула руку для рукопожатия. Машинально. А святоша сначала пожал, тоже машинально, а потом застыл, ошеломленно глядя на наши руки…

А я руку быстренько выдернула, в одежду свою влезла и шасть из кельи. На всякий случай.

4

В работный дом меня провожал мальчишка-послушник лет двенадцати, с пыхтением помогавший, или скорее мешавший, тащить мой баул с трусами.

— Эй, парень, — обратилась я к нему, — а ты знаешь почему женщины в кирках спят?

— Да, кто же не знает? — Пацан хмуро посмотрел на меня. Святоша велел ему разместить меня в работном доме и отвести на кухню. И это поручение мальцу почему-то не понравилось. — Ежели вас, женщин, в кирку не запирать на ночь, демоны в вас вселяются. У вас разум-то с булавочную головку, много места не занимает, а пустота притягательна для бесов. Потому и безделье вредно, — это явно было наставление старших, — пустое время тоже демонов приманивает.

Ну. ничего себе я мир выбрала для попадалова. Надо шустрее думать своей булавочной головкой, как выкручиваться буду из этой ситуации.

— А я спала сегодня без кирки и никто в меня не вселился, — спровоцировала я мальчишку на дальнейшие откровения. Кто мне еще расскажет о мире так, чтобы ничего не заподозрить? Только тот, кто уверен, что я дура только потому, что женщина. Что с дуры-то взять?

— Ты в храме спала, — презрительно фыркнул мальчишка, — да еще после Уда… а вчерась видели мы, как ты бесновалась, пока святоша молитву читал.

— Видели? — я даже остановилась от удивления, — через стены что ли?

— А кто по-твоему плоть и кровь (хлебцы и сок) приносил? — фыркнул мальчишка, — инкуб твой, что ли? — А пока я приходила в себя от такой новости, довольно добавил, — но ты быстро в себя пришла, тебе полкруга хватило. Вот другая, что вчера утром принесли, долго бесновалась. Святоша два круга молитв прочитал, пока демона изгнать получилось. А с леди Элеонорой святоша сегодня до утра возился. Даже нас спать отправил. Всю ночь сам, один, с демоном боролся. Очень уж демоны леди Элеонору любят. Почти каждую ночь вселяются…

Я расхохоталась… Вон оно что! У святоши, оказывается возлюбленная есть. Тогда не так уж и обидно, что уд у него не поднялся.

Работный дом оказался совсем рядом, в одной из пристроек к храму с обратной стороны от фасада. Две небольшие комнаты: одна для мужчин, вторая для женщин. Грязища была страшная, а вонь стояла такая, я еле дышала, хотя уже привыкла к запахам города.

В мужской комнате рядами стояли низкие топчаны-приступочки, такие же, как в храме, только узкие. А в женской — кирки. Ну, ведь гробы и гробы. Крест на крышке… Только многоразовые. И вид у них такой был, как будто бы их по сто раз закапывали и раскапывали. Я в такой под страхом смерти не лягу.

— Баб Паш, — заорал мальчишка во все горло, — я вам новенькую привел! Святоша велел место выделить и на кухню определить.

— Что орешь, неслух, — раздался голос в пустой комнате, — чай не глухая.

И из гроба, стоящего прямо с краю поднялась старуха. Я от неожиданности взвизгнула и отпрыгнула, натолкнувшись спиной на свой собственный баул.

Мальчишка расхохотался и развернувшись на пятке усвистал обратно в храм. Как и не было. Только ошметки снега от его валенок остались на полу, покрытом грязной, вонючей соломой.

Мать моя женщина! Я не хочу здесь жить!

Бабка внимательно оглядела меня с ног до головы, недовольно хмыкнув.

— Как звать-то тебя?

— Василиса, — ответила я. И решительно шагнула вперед. Хочу — не хочу, а больше мне жить негде. — Здесь есть кладовка, которая на ключ запирается, чтобы мои вещи убрать?

— Из благородных что ли? — проигнорировала бабка мой вопрос.

— Из купеческих, — ответила я и повторила свой вопрос настойчивее.

Бабка покосилась на меня недовольно, но кивнула. Кряхтя выбралась из гроба, и махнув мне рукой, привела меня к крошечному чуланчику, в котором лежал разный непонятный хлам.

— Вот, — кивнула она, — можешь сюда свое барахло положить.

— А это что за мусор? — спросила я, кивнув на кучи, лежащие в углах кладовки. Оно бы, конечно, все равно, но уж больно сильно мышами пахло. Как бы твари мои трусы не погрызли, тогда плакали мои мечта о богатой и беспечной жизни.

— Чегой-то мусор? — фыркнула бабка, — у каждого свое добро. Так клади, или закрываю я?

Положила. А чего думать-то? Мыши погрызут или нет — еще неизвестно. А вот если оставить мой баул без присмотра, то сопрут, как пить дать. Не верю я, что жители ночлежки, а больше всего это было похоже именно для ночлежку для бомжей, обойдут вниманием содержимое моего баула. Я и бабке-то не доверяю и буду следить за этой дверкой, как коршун.

— А теперь, покажи кирку мою, — велела я бабке, — и крикни кому-нибудь, чтоб ведро воды принесли, мыло, тряпки и нож.

Хотела я хотя бы немного почистить свое будущее спальное место. А то тут, наверное, и насекомые водятся. У меня от одной мысли все зачесалось.

— Ишь раскудахталась, — бабка смотрела на меня с классовой ненавистью, — ты тут не купчиха, а тварь приблудная, аки все остальные. И что старшие скажут, то и делать будешь. Вечером придешь, где свободно там и ляжешь. И ежели воды надобно, — она кивнула в угол, — вона ведро. А колодец на площади… Заодно бочку наполни и горшки ночные опорожни.

И я так четко уловила, что бабка прямо сейчас указала мне на место в иерархии работного дома. В самом низу. Оставлять такой выпад без ответа было нельзя. Один раз пойду на поводу, и так и буду всю жизнь горшки за всеми выносить. Не дадут мне выше подняться.

А бабка Паша, судя по всему, здесь самая главная. Так что если справлюсь с ней, значит справлюсь и с остальными.