Зеленая кухня, или Самый опасный рецепт - Лариса Петровичева Страница 6

Когда-то мама говорила, что приличные барышни не заключают пари, это удел кухарок и горничных, которые готовы проспорить свою честь первому встречному — но теперь, после того, как мой муж разорвал наш союз, я решила, что имею на это право.

— Что за пари? — поинтересовалась я.

— Если до конца следующей недели сумеете вырастить трицветок и приготовить из него зелье мгновенной смерти, то я официально признаю вас своей ровней, — ответил Аррен. — И добьюсь выдачи вам патента на личную зеленую кухню.

Я понятия не имела о том, что такое трицветок, как его растить и как готовить зелье — но желание доказать, что я не просто никому не нужная дурочка, которую выловили из реки, сделалось настолько сильным, что я выпалила:

— Договорились.

Аррен улыбнулся. Пригубил вина из бокала, и я вдруг подумала, что теперь, после целого дня труда и его неожиданной заботы обо мне, он вовсе не кажется пугающим и жутким.

— А если у вас не получится, то тогда будете бесплатно работать на меня целый год, — с мягкой ироничной усмешкой добавил он. — Что, по рукам?

— По рукам! — весело ответила я и спросила: — Что такое трицветок?

* * *

Аррен

Вообще личный патент на собственную зеленую кухню — это способ обустроить жизнь для Джейн. Она сможет выращивать, например, тишь-сахору для успокоительных зелий: эта травка хорошо растет именно в женских руках, и спрос на нее всегда есть. Но я был твердо уверен, что она не сумеет вырастить трицветок — это, простите, не репа, чтобы с ним смог справиться любой человек с лейкой и тяпкой.

— Мне нравится ваша решительность, — признался я, снимая один из шампуров. Мясо отправилось на тарелку — смуглое, горячее, шкворчащее соком, пахнущее дымком — и я вдруг будто бы провалился в прошлое, когда еще не был хозяином самой опасной зеленой кухни королевства. Я рухнул в такой же весенний день, который давно растаял много лет назад: тогда я точно так же жарил мясо на берегу реки, и со мной была совсем другая девушка.

Теперь я не мог вспомнить ее лица. Только улыбка осталась — теплая, ласковая.

— У меня ничего нет, кроме нее, — ответила Джейн. Судя по ее стройной фигурке, мяса и прочих вкусных излишеств она не ела: девочек строго ограничивают в еде. — Я и сама себе удивляюсь.

— А я удивляюсь, как это вы не намяли мужу бока, — сказал я: поправил шампуры и сел за стол. Горячее мясо, свежий весенний воздух, приятная компания — что может быть лучше? Ароматный дым стелился над водой, солнце уходило к горизонту, и я вдруг понял, что мне наконец-то спокойно. Спокойно и легко.

Джейн машинально дотронулась до лица, там, где на щеке багровел отпечаток ладони, и вздохнула.

— Видели бы вы его кулаки, — глухо ответила она. — Я испугалась. Да и не кулаков, а… Просто того, что меня могут бить в мою первую брачную ночь. Что меня вообще кто-то может бить.

Я понимающе кивнул. Должно быть, она успела влюбиться в своего будущего мужа — юные девушки вообще быстро влюбляются — и ее парализовало от ужаса, когда он поднял на нее руку. И отчаяние, которое наполнило Джейн и погнало умирать в реку, было настолько глубоким, что она согласилась работать на меня.

— Я сегодня вечером сварю вам мазь, — произнес я. — И следа не останется.

Джейн посмотрела на меня с неподдельным теплом. Сегодняшний день ее вымотал, но сейчас, сидя со мной на берегу реки, она чувствовала себя по-настоящему хорошо: это было ясно по блеску глаз и румянцу.

— Спасибо. Жаль, что никакая мазь не сотрет того, что случилось.

Я понимающе кивнул. Надо было еще вчера предложить ей лекарство — но рядом со мной слишком долго не было кого-то, кто нуждался бы в моей помощи, а не в моих ядах. Вот я и растерялся.

— Мне бы такое средство тоже не помешало.

Некоторое время мы молча ели мясо, и Джейн по-настоящему наслаждалась вечером, едой, плеском воды. Редкая это вещь, человек, который способен вот так, запросто, получать удовольствие от жизни. Мандрагоры наконец-то перестали вопить по поводу того, что мы тут, видите ли, накрошили их родню в салат, откуда-то издалека летели разговоры и пение, по реке плыл кораблик под зеленым парусом. Весна уверенно шла по земле в сторону лета.

— У вас ведь есть какая-то тайна, — сказала Джейн. Я вопросительно поднял бровь: надо же, она не боится спрашивать меня о моих тайнах! Кажется, она вообще меня не боится — и это было странным. Все, кто хотя бы раз слышал мое имя, испытывали трепет и дрожь, понимая: я сорву подорожник, разотру его в пальцах, и у человека, на которого я посмотрю, случится мозговая горячка.

— Бессчетное количество, — улыбнулся я. Джейн отправила в рот еще один кусочек мяса, прожевала и мечтательно улыбнулась.

— Вы выглядите, как человек, у которого есть одна главная тайна. Та, которая вас изменила. Та, которая сделала вас тем, кто вы есть.

Я вопросительно поднял бровь. Улыбнулся, стараясь выглядеть беспечно.

— Почему вы так решили?

Вчера вечером я как раз закончил высадку рассады вентуверца, лучшего способа вызвать паралич, и представить не мог, что через день буду сидеть вот так, на берегу реки с красивой девушкой, и говорить о каких-то пустяках… Впрочем, люди всегда называют пустяками что-то по-настоящему хорошее. Это я давно успел заметить.

— Потому что вы слишком человечный для вашей репутации, — ответила Джейн. — Вы отнеслись ко мне по-доброму. Спасли, дали приют и работу. Я имею в виду, при том, что о вас говорят, вы должны были закопать меня в грядке. А вы…

— Я никого не закапываю в грядках, — усмехнулся я. — Но так говорят, да. Люди вообще много болтают и мало думают.

По тропинке на противоположном берегу, там, где раскинулась зеленая кухня доктора Каренти, который занимался препаратами для детей, шла компания подгулявших соседей: они всегда подчеркнуто вежливо здоровались при встрече, вот и сейчас остановились, сняли шапки, помахали — я махнул рукой в ответ и подумал, что разговоров и сплетен теперь не оберешься.

Аррен Эленбергер устроил пикник, да еще в женской компании. Чудеса.

— А тайна… да, она у меня есть, — подтвердил я и решил сменить тему. Незачем говорить о том, что я давно оставил в прошлом. Вынешь — кому от этого станет лучше или легче? — Но хранится так глубоко, что страшно доставать. Но зерна трицветка растут еще глубже… так что я все-таки