Подземелье Иркаллы - Alexandra Catherine Страница 6

Она не могла примирить себя с мыслью о смерти, как примирили себя остальные, и это мучило ее все более.

«Если не суждено выжить мне, то я непременно заберу нескольких с собой. Танцуйте, палачи, на костях наших, пейте кровь нашу, оскверняйте тела наши и наши могилы, но никто из вас не уйдет от отмщения. Страшен будет закат народа вашего…»

Маленькая Августа без устали ходила меж измученных от долгого ожидания людей, присоединялась к их молитвам, для каждого находила слова утешения и целовала изуродованные и гниющие лбы узников, будто благословляла их перед долгим путешествием.

Когда Августа подошла к Акме, у девушки от страха сжалось сердце, ибо девочка эта несла за собою могильную тень и отзвуки панихиды, несла их к Акме, словно чтобы осенить ее смертным знамением.

— Они не убьют тебя, — со спокойной улыбкою отвечала Августа. — Они могут сделать тебе такой же шрам, что и у меня, могут отрезать тебе волосы, но не убьют. Ты нужна не им.

Акме нервно усмехнулась, но более ничем не обнаружила своего смятения.

— Чего же насмотрелась эта девочка, жестокость каких глубин видела она, что о человеческие увечьях говорит столь просто? — прошептала Акме. — Смерть, вероятно, потеряла в глазах ее всякий трагизм и ужас.

— Даже если она вернётся к обычным людям, она навряд ли сможет жить нормально, — пробормотал Сатаро, горька глядя на ребёнка. — Ты откуда?

— Эрсавия. А ты?

— Саарда, — ответил мужчина.

— Ты из Зараколахона?! — охнула Акме.

— Да, а что тебя так удивляет?

— Как ты попал к ним в плен?

— Возвращался из Полнхольда. Четверых моих уложили, меня грохнули по башке. Очнулся уже в Коците. Странно, что не убили.

Внезапно над лесом прокатился мощный звон, и горы содрогнулись. Он вдребезги разбил тишь ночи, а вместе с тем — покой узников. Поднялся приветственный шквал криков, топот сотен ног покрыл изголодавшуюся по крови землю глубокими трещинами, а затем единственный громкий голос зазвенел в ночи, и коцитцы внимали ему, приветственно потрясали кулаками в воздухе, накаляя воздух ненавистью и злобою.

— Да благословит Господь вас, — с глубоким вздохом произнесла Киша.

Кто-то из пленников горько зарыдал, кто-то прижался к стене, будто попытался вжаться в нее и в ней же исчезнуть, кто-то скорбно запел псалмы, кто-то принял воинственную позу и сжал кулаки, готовясь дать отпор и погибнуть в бою, но не на алтаре.

— Не покидай и ты меня, сестрица! — вдруг взмолилась Августа, вцепившись в ладони Акме.

— Спрячься, Августа! — девушка подтолкнула девочку к выходу. — Как бы тебе они не причинили более вреда…

Девушка услышала срывающийся шепот Мирьи, разносивший по пещере:

— Не бойся, Ила, Господь уже ждет нас, чтобы принять души наши в чертогах своих.

Это разозлило Акме, ибо она приготовилась бороться, но в глазах Сатаро, который мог оказаться ей полезен в бою, она не увидела решимости.

Шум приблизился к пещере вплотную, и целый отряд коцитцев вбежал внутрь.

Многие женщины, искалеченные и измученные, еще недавно находившие успокоение свое от страха смерти в молитвах, ныне покорно зарыдали.

Коцитцы, без привычных доспехов, с крепкими абсолютно обнажёнными телами, покрытыми ритуальными рисунками, грубо связали почти всех, быстро справившись со слабым и неравным сопротивлением отдельных пленников, избегая смотреть в глаза им и стараясь перекрикивать чьи-то стоны, тщетно взывавшие к милосердию.

После несколько из них подошли к тому темному месту, где недвижно лежала Фая, свернувшись калачиком, лицом уткнувшись в каменную стену. Они сорвали с неё старый рваный плед, подняли на слабые ноги, и Акме, увидев ее в свете факелов, застонала от ужаса.

Фая была окутана в черную полупрозрачную материю. Внутренние стороны бёдер покрывали страшные сине-жёлтые синяки да кровоподтеки. Голова ее была покрыта засохшей коркой крови, и когда-то густые волосы ныне короткими темными пучками покрывали кожу. Вместо глаз зияли две огромные черные дыры, заглотнувшие еще и брови. Лоб и щеки были покрыты свежими повреждениями, а черты лица будто стерты столь же легко, как ребром ладони стирают послание на песчаном берегу.

Акме лишь потрясенно пошатнулась, когда коцитцы подошли к ней и в охапку схватили её, связали руки за спиною, в рот засунули кляп, сильно ударили по лицу, да так, что в ушах зазвенело, и повели ее вслед за остальными вон из пещеры.

Фаю, тихую и смиренную, поволокли в другую сторону от остальных. Она с трудом перебирала ногами, но шла сама, изредка опираясь на крепкие плечи мучителей.

Их вывели на хорошо освещенную поляну рядом с алтарем. Забором выстроившись по периметру, люди приветственно кричали и хлопали, благодарно обращая руки свои к вождю, который подарил им подобные игрища. Мужчины, обнаженные женщины, дети, маленькие, худые и крепкие, старики приветствовали повелителя своего и жертв для богов своих, которых построили перед его троном.

Акме, отплевываясь от крови, фонтаном лившей из носа, закашлявшись и поморщившись, будто из тумана наблюдала за происходящим. Ее более волновал кляп, что мешал ей дышать.

С трудом поглядев на вождя, которого Августа назвала Рару, девушка осознала, что он смотрел прямо на неё. Он что-то говорил своим коцитцам, спокойно, долго, почти ласково и мелодично. Речь свою закончил он, поднявшись, к небу воздев бугристые руки и накрыв долину криками, в которых ясно слышалось:

— Эрешкигаль! Эрешкигаль! Эрешкигаль!

И будто молния ударила в Акме, и девушка широко распахнула глаза: они поклонялись Эрешкигаль, стало быть, и Нергалу, главному врагу всего Архея.

Накрыла ярость.

Услышав глухой рык девушки, коцитцы предпочли вновь сильно ударить ее, но на этот раз в солнечное сплетение. Акме задохнулась и рухнула на колени, головою уткнувшись в землю, по жухлой траве разбросав прокрывало волос. Где-то она услышала смех, оглушивший ее, стократ усиленный болью. Затем на ее бок обрушился удар, опрокинувший ее на спину, затем второй, угодивший ей в живот, и третий, и четвертый…

Очнулась она только тогда, когда ее привязывали к столбу.

Кляп ее почти целиком был смочен кровью. Руки были связаны над головою, ноги были привязаны к столбу столь прочно, что она не могла пошевелить ими.

Болели бока, и Акме решила, что ей сломали несколько ребер. Горло скреблось от жажды, а запах крови забил все иные запахи.

И тут увидела она, что напротив, шагах в тридцати, стоит столб, а к нему привязана Фая.

Лицо ее, собою являвшее одну сплошную рану, не могло выразить ни одного чувства, голова была покорно опущена, грудь ее часто вздымалась, приводя в взволнованное движение все ее обнаженное молодое и сильное тело.

Пока Акме боролась с тошнотою