Алёна Алексина - Перехлестье Страница 60

— Я почти сорвался. Почти. В одной деревне была девочка… она меня не заметила… сидела на траве, играла… только руку протяни… Заешь, когда на тебе сотни чужих грехов, сила становится еще злее, еще яростнее. Ее почти невозможно сдержать… — он отвернулся, посмотрел застывшим взглядом туда, где среди десятков крыш виднелась та самая — покрытая новой глиняной черепицей. Крыша «Кабаньего Пятака», кров, под которым сейчас спала женщина, которую подарили ему боги.

— Василиса даже не понимала, что это за кольцо. Оно ей просто… понравилось. Дэйн сказал, девушка не отсюда. Не знает наших порядков.

— То есть… — неуверенно уточнила Повитуха, — она… не любит тебя?

— Нет.

— Тогда почему ты — муж?

Он не был уверен и потому сказал откровенно:

— Я не знаю, Мили. Может, причина в том, что минувшей ночью она была слегка навеселе, когда пришла ко мне. Может, пожалела. Может… хотела удовлетворить любопытство. Не знаю.

Грехобор говорил это каким‑то пустым, лишенным чувства голосом и оттого становилось понятно — как больно ему озвучивать свои догадки.

Повитуха застывшим взглядом смотрела в пустоту.

— Значит, она не выбирала тебя… Не могу поверить!

Магесса и впрямь растерялась. Как же так? Василиса мага не любила. Кольцо взяла по незнанию. Так к чему тогда все эти поцелуи? Нарочитая ревность, собственничество? Мили не понимала, и это заставляло ее беспокоиться.

— Почему же? — в голосе мужчины послышалась горечь. — Ты ведь тоже меня не выбрала.

— Грехобор…

Маг покачал головой, отказываясь принимать этот мягкий укор. Девять лет он расплачивался за то, что однажды сотворил. Девять лет не видел ту, из‑за которой нес свою неподъемную ношу. Девять лет назад она легко сказала ему «нет», а сейчас смотрит так, как смотрела давно — с пониманием и… нежностью. Почему именно теперь? Почему?

Девушка шагнула к собеседнику, словно почувствовав его смятение, горечь и тоску, словно желая их усилить:

— А если я скажу, что сделала ошибку, что, будь у меня возможность повернуть время вспять, то я бы поступила иначе? Что тогда?

Грехобор перевел взгляд на Милиану. Тонкая, с тяжелыми косами, белым изможденным лицом. Глазищи эти невозможные…

Воспоминания замелькали в голове, закружились, будоража и бередя. А потом мужчина тихо, но твердо сказал:

— Я муж, Мили. Ты опоздала на девять лет.

Он отвернулся и пошел прочь, однако остановился от брошенного в спину вопроса:

— А если бы ее не было?

— Не знаю, — честно признался он, не оборачиваясь. — Но она есть. И пускай она рядом всего лишь из жалости — это все меняет.

Миллиана застыла, глядя ему вслед.

Девять лет назад.

— Тебе мало того, что у нее отобрали имя? Хочешь искалечить ей жизнь навсегда? — по рукам молодого мага ползли инеистые дорожки.

Брат стоял напротив, спокойно глядя на беснующегося противника.

— С чего ты взял, что я решил калечить ей жизнь? — этот спокойный вопрос лишь еще больше разозлил Йена.

— Она не хочет быть с тобой, ясно? Ты просто не оставил ей выбора! Оставь ее в покое!

— Нет, — холодное упрямство в голосе дэйна заставило Проклятую силу вскипеть.

— Она — моя! И ты не влезешь между нами! Ясно? Не влезешь!

— Влезу, — в глазах дэйна вдруг промелькнула злость. — Влезу и заберу ее подальше от тебя. Вы друг друга убиваете. Хочешь ее смерти?

— Нет! Я хочу твоей смерти! — сила вырвалась из‑под контроля, рванулась прочь.

Брат успел защититься, но магом уже завладело безумие. Йен более не понимал, что делает, кого пытается убить. Им владела удушающая ярость. Она влекла его за собой, подчинив рассудок и волю, лишив возможности остановиться, усугубляя гнев и отчаяние, вынуждая убивать всякого, кто возникал на пути.

Лишь пронзительный женский крик заставил его очнуться, сбросить пелену безумия и оглядеться вокруг. Йен стоял среди оледеневших руин. Клетка, какой он ее помнил, более не существовала, разрушенная едва не до основания. Мага окружили дэйны, а среди развалин тут и там виднелись безжизненные, вывернутые тела, заваленные каменными обломками.

Йен испуганно озирался, тяжело и сипло дыша. Он растерянно озирался и, постепенно приходил в разум. Руины. Иней на обрушившихся стенах. Сизые облачка пара, срывающиеся с губ живых. И всего в двух шагах от рассвирепевшего мага, среди каменных обломков стояла на коленях Милиана и закрывала собой распростертого без сознания Волорана. Ее руки, сплетенные в замок, побелели от холода и напряжения, но из последних сил сдерживали свирепый натиск.

— Мили…

— Не трогай его! Не трогай! — закричала она, срывая голос.

— Милли… — он совсем растерялся, потому что не помнили ничего из случившегося, потому что не хотел пугать или причинять боль.

— Не тро-о-огай!

…Дэйны хотели уничтожить Йена. И, если бы не вступился Волоран, молодого мага казнили бы на месте. Но старший брат потребовал суда Маркуса и ему уступили.

Поэтому ту ночь, которая должна была сделать Милиану свободной от Клетки, девушка провела рядом с Йеном. Он спросил:

— Мили, это все сделал я? — а в глазах было столько ужаса и боли, что ее сердце сжалось: — Я ничего не помню… Почему?

И он осел на засыпанный обломками пол, пряча лицо в ладонях.

— Не бойся меня… Пожалуйста, не бойся меня…

Ей было страшно. Безумно страшно даже подходить к нему. Но больше и вовсе никто не осмеливался. А он был… испуган и одинок. Поэтому она подошла. Хотя ноги подгибались от ужаса. И опустилась рядом. И обняла поникшие плечи. И что‑то говорила, и гладила по волосам, в которых, словно покрывшаяся инеем, серебрилась длинная белая прядь. И она вытирала уголком передника рану на его лице, оставленную каменным обломком — длинную борозду, пролегшую от виска до кадыка. Он не чувствовал боли и смотрел в пустоту. И даже не верилось, что он может причинить кому‑то зло. Такой он был потерянный и опустошенный. Но она‑то знала, она помнила…

А потом дэйны подняли его на ноги, и повели в чудом сохранившееся крыло Клетки, и втолкнули в келью с надежной дверью. Он оглянулся, ища глазами Милиану, и та не смогла равнодушно уйти. Шагнула следом и тяжелая дверь захлопнулась за ее спиной.

Девушка обнимала его — такого холодного, измученного, застывшего. Говорила какие‑то слова утешения, а потом положила израненную поседевшую голову себе на колени и гладила, гладила по волосам. Он уснул, но даже во сне, крепко стискивал ее ледяную ладошку, боясь, что Милиана уйдет, лишит его утешения.