Ольга Матвеева - Иван-Дурак Страница 61

— Ты не хочешь одеться?

— Нет. Знаешь, я мечтала, что первый завтрак своей супружеской жизни я проведу голой. Я дурочка?

— Весьма вероятно.

— А еще я мечтала, чтобы мой муж тоже был голым во время этого исторического завтрака. Правда, в моих фантазиях моим мужем был не ты, но раз уж так получилось… В общем, раздевайся.

— Нет.

— Ты что меня стесняешься, глупыш?

— Нет, не хочу и все.

— Каков упрямец! — Ольга встала, подошла к Ивану, наклонилась, обняла его за шею и поцеловала в губы. Иван было попытался высвободиться, но поддался требовательности этих упругих губ, закрыл глаза, расслабился и тут же Ольгины губы отстранились и произнесли, — а теперь раздевайся. Живо! — она расхохоталась.

Иван разделся. Неплохое начало семейной жизни! Не успел он опомниться, как его уже втянули в войну за лидерство. Пока он проигрывал 2:0. Пока явно не он в доме хозяин. Хотя, что уж говорить, конечно, не он.

После завтрака Ольга отправила Ивана наполнять ванну водой и душистой пеной, заявив, что принять совместно ванну — это второй обязательный пункт ее мечтаний о первом дне супружеской жизни. Этим эпизодом программы Иван остался доволен. Более чем. Он даже простил своей немного безумной супруге издевательства, которые имели место ранее. Он даже был счастлив. А потом Ольга, наказав Ивану сходить в магазин купить гранатового сока, ну и еще чего-нибудь, ушла. Вернулась она поздно ночью. Расстроенная, потерянная и, кажется, слегка пьяная. Во всяком случае, спиртным от нее пахло. Вручила Ивану какой-то тяжелый пакет со словами «Это тебе» и скрылась в ванной, громко хлопнув дверью. В пакете было две книги: роскошный сборник кулинарных рецептов и справочник по этикету. Иван уселся перед телевизором в гостиной, стал нервно листать книжки. Его душила ярость с отчетливым кислым привкусом ревности: он чувствовал, что Ольга была сейчас у мужчины, к тому же, все события сегодняшнего дня никак не вписывались в его представления о семейной жизни, сформированные родителями, бабушками и дедушками. Он и вообразить не мог, чтобы его мать погнала отца на кухню готовить завтрак, чтобы потом ушла, не сказав куда, и вернулась ближе к полуночи. Впрочем, чтобы кто-нибудь из его родственников женился или вышел замуж по расчету, он тоже представить не мог — разве что в стародавние времена, когда было принято создавать семьи по сговору родителей. Так что же это получается — он сам нарушил родовые традиции, а теперь хочет, чтобы его жизнь вернулась в семейный сценарий? Что же он наделал? Как ему жить в этом кошмаре?

— Где ты была? — спросил он мрачно, когда Ольга вышла из ванной.

— Я устала, давай завтра поговорим, — ответила она с вызовом, — а еще я надеялась услышать простое человеческое «спасибо» за свой подарок. Ты все-таки поражаешь меня своими дурными манерами.

— Может быть, у меня и дурные манеры, — вспылил Иван, — но я не являюсь домой среди ночи пьяный! Почему ты пила? Ты о ребенке подумала?

— Это мой ребенок! — закричала Ольга. — Что хочу, то и делаю, а ты не лезь! Ты вообще мне никто, и ребенку моему никто! Спишь сегодня на диване! Спокойной ночи! — она выскочила из комнаты, по квартире прокатился грохот захлопнутой двери.

Будто закрылась для Ивана дверь в его прошлую беззаботную жизнь. Он только в это мгновение понял, что прошлая жизнь, с ее сессиями, идиотами-преподавателями, недоеданием, любовными драмками, тщеславием, работой, была беззаботной. Все это были мелочи по сравнению с этим цунами по имени Ольга, который он так легкомысленно пустил в свою жизнь. Юность закончилась, началась взрослая жизнь.

Уже под утро Ольга снова появилась в гостиной, завернутая в одеяло и снова прилегла рядом с Иваном.

— Прости меня, милый, — зашептала она, всхлипывая, — прости. Ты такой хороший, такой добрый, а я… я стерва, я сволочь. Мне так тебя жаль, зачем ты со мной связался? Зачем? Глупенький, благородный дурачок! Иногда мне кажется, что в меня дьявол вселился. Я не хочу делать подлости, а все равно делаю. Это сильнее меня, понимаешь, я как будто мщу. Даже не знаю, кому я мщу и за что. А вот мщу всем подряд: родителям, тебе, себе. Прости меня, прости! — Ольга принялась целовать Ивана… И он снова ей все простил.

Ольга целыми днями валялась на диване или кровати с книжками и журналами. Ела сладости и фрукты. Иногда она исчезала без предупреждения, возвращалась поздно, говорила, что была с подружками. Однажды Иван, вернувшись домой с работы, застал ее стоящей голой перед большим зеркалом в спальне. Ольга плакала.

— Что он сделал со мной! Посмотри! Я теперь уродина! Жирная уродина! Ненавижу!

— Кого ты ненавидишь?

— Никого! — она бросилась на кровать и принялась рыдать еще сильнее.

— Оля, потерпи немного, когда ты родишь, твоя фигура станет такой, как раньше, — увещевал ее Иван.

— Я уже в это не верю! — крикнула Ольга, — к тому же, когда рожу, появится орущий и писающий комок, и что, я должна ему прислугой стать?

— Оля, ты же сейчас о своем ребенке говоришь.

— Да, у меня ребенок! Я одна с ним мучиться должна, а этому козлу хоть бы что! — Ольга взвыла еще сильнее.

Иван ушел за валерьянкой. Ему тоже хотелось кричать.

По дому Ольга ничего не делала — теща присылала свою домработницу. Теща же часто приходила днем, когда Ивана не было дома — приносила продукты, готовила еду. Иван тоже научился готовить — кулинарная книга пригодилась. Тесть попытался давать Ивану деньги, разумеется, чтобы он смог поддерживать тот уровень жизни, к которому привыкла его дочь. Иван твердо отказался, заявив, что сам в состоянии обеспечить свою семью, чем вызвал противоречивые чувства у своего нового родственника. С одной стороны, он зауважал своего зятя за бескорыстие и порядочность, а с другой — счел его лохом и полным придурком за отказ от денег, которые сами плывут в руки. Сам бы он никогда так не поступил. Пришлось тестю зятя повысить по службе и назначить ему более серьезную зарплату, тем более что был он парень толковый, расторопный, инициативный. Да что там говорить — был он самый перспективный сотрудник, с новым мышлением, не стесненным стереотипами советских еще времен. С зятем Михаилу Львовичу крупно повезло — и партнера надежного приобрел, и сокровище свое капризное, беременное и полубезумное сбагрил. Сам зять, впрочем, чувствовал себя загнанным в ловушку: слишком многое свалилось на его неокрепшие еще плечи. И работа, и учеба, и домашние обязанности, и сокровище это полубезумное и сильно уже беременное, неспособное уже компенсировать буйность своего нрава физической близостью — на седьмом месяце врачи категорически запретили ей исполнение супружеского долга. Впрочем, Ивану и самому не очень-то этого и хотелось: одно дело — тонкая, гибкая нимфа с вулканическим темпераментом, и совсем другое — истеричная, эгоистичная и жестокая бегемотиха, в которую эта нимфа превратилась. Иван иногда задумывался: а если бы это был ЕГО ребенок, как бы он относился к переменам во внешности Ольги, да и к самой Ольге? Ему казалось, что с нежностью и благодарностью. А сейчас было лишь раздражение, граничащее с ненавистью, и невыносимая усталость от тяжкого, бессмысленного бремени, которое он на себя взвалил, как крест, и нес как свой крест, не решаясь почему-то его с себя сбросить. По условиям устного контракта, заключенного с Михаилом Львовичем перед свадьбой, он мог освободиться от своего ярма уже совсем скоро, буквально через пару-тройку недель, ведь он должен был прожить с Ольгой всего полгода, а потом мог вернуть свою свободу. Но… но он почему-то не мог уйти от нее. Сам не понимал почему, но уйти не мог. Изредка он сбегал в свою общагу, в свою утраченную юность, к своим беззаботным нищим дружкам и веселым небеременным подружкам. Он приносил в общагу новомодные ликеры, спирт, водку, шампанское, дорогие продукты, которые были недоступны для простых шалопаев-студентов — они жили лишь на скромные подаяния собственных родителей, которые и сами бедствовали. Он приносил в общагу праздник, казался своим товарищам сказочным везунчиком, который с легкостью шагнул в какой-то другой, обеспеченный мир. А всего-то и нужно было — удачно жениться, да еще на такой редкостной красавице. Друзья ему завидовали. А Иван завидовал им. Их молодости, легкомыслию, праздности. Что значат деньги по сравнению с этим? Или все-таки значат? Он смотрел на эти пыльные коридоры, изгаженный сортир, грязноватые комнаты, обклеенные картинками из журналов, заваленные мусором, грязной посудой, по которым шныряют тараканы, и понимал, что хочет приходить сюда только в гости, но уже не хочет здесь жить. Когда еще его студенческие товарищи выберутся из этого убожества? А он, Иван, уже выбрался. И это дорогого стоит. И все же не слишком ли дорого Иван платит за свою сытую жизнь? Иногда ему казалось, что слишком, иногда — что нормально, вполне адекватно. В любом случае, пути назад для него не было. Ему нравилось немного побыть богатым дядюшкой или волшебным звездным мальчиком, а потом он возвращался домой, в свой бытовой комфорт… и в свой психологический кошмар.