Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Редкий дар Страница 62

— Если я согрешила против твоих потомков, о Азза, всем сердцем молю о прощении, — прошептала я, наклоняя чашу. Благоухающие капли расплавленным золотом упали на языки пламени, вдруг полыхнувшие зеленью. Курящийся дым обжег мне глаза. Помня об очереди за спиной, я встала, передала чашу прислужнику и поспешила за Гиацинтом.

В храме Элуа оказалось не столь многолюдно. Оно и понятно: пусть в жилах Бодуэна и Лионетты де Тревальон текла кровь Элуа, но и злоумышляли они против прямых потомков Внука Божия, против Дома Курселей, первого среди равных.

В святилищах Элуа не бывает крыши, только колонны, отмечающие четыре угла. По традиции алтарь Благословенного всегда располагается под открытым небом, на голой не мощеной земле, на которой вольно произрастать что угодно. В Великом храме посреди Города вдоль алтаря высились древние дубы и кругом было зелено от растительности, за которой с любовью ухаживали, не разделяя на сорную и полезную.

Мы подъехали к святилищу уже в сумерках; в потемневшем небе загорались первые звезды.

Босая жрица в голубой рясе приветствовала нас ритуальным поцелуем, а служка присел, чтобы разуть нас, ибо к Благословенному Элуа следует приближаться босиком. Наши подношения забрали, а взамен вручили алые анемоны, которые следовало возложить на алтарь.

Статуя Элуа, украшающая Великий храм, — одна из древнейших ангелийских скульптур. Некоторые считают ее грубо вытесанной, но только не я. Вырезанный из цельного куска мрамора в полтора человеческих роста, Благословенный Элуа с распущенными волосами и умиротворенной улыбкой сверху вниз смотрит на бренный мир. Его руки пусты. Одна протянута, словно что-то вопрошая, а на ладони другой виден шрам от раны, из которой он пролил кровь, доказывая свое единство с людьми.

Среди ветвей вспархивали птицы и редкие летучие мыши. Приближение ночи обесцвечивало алые анемоны в наших руках. Земля под босыми ступнями была влажной.

И снова я позволила Гиацинту пойти первым, но на этот раз, кладя жертву на алтарь, ничего не сказала. Элуа всеведущий и всепрощающий, он зрит прямо в сердце. Я коснулась мраморных пальцев протянутой руки Благословенного, опустилась на колени и положила букет к его ногам. Нагнувшись, прижалась губами к прохладной каменной ступне и почувствовала, как на душу нисходит покой. Не знаю, долго ли я впитывала утешение. Наконец жрец Элуа положил руки мне на плечи, прося меня встать. Я обернулась — он смотрел на меня с неизменной нежной улыбкой. В сострадательном взгляде я видела понимание и принятие всего, чем я была.

— Стрела Кушиэля, — пробормотал жрец, гладя меня по голове, — и Служительница Наамах. Да пребудет с тобой благословение Элуа, дитя.

Хотя Гиацинт ждал меня в рощице чуть поодаль, я снова преклонила колени, взяла ладони жреца и поочередно их поцеловала. Он позволил мне выразить почтение, а потом снова помог подняться.

— Люби по воле своей, и Элуа направит тебя на путь истинный, неважно, сколь долог он будет. Иди с благословением.

И я пошла, благодарная за успокоение. После принесения жертвы на душе стало гораздо легче.

— Спасибо, — сказала я заждавшемуся Гиацинту.

Он с любопытством посмотрел на меня:

— За что?

— За то, что поделился со мной подношением, — пояснила я, пока мы забирали обувь у служки-привратника. А когда Гиацинт натягивал сапоги, не удержалась и поцеловала его в щеку. — За то, что ты мой друг.

— Ха! Поклонников у тебя десятки. — Гиацинт потянул вверх голенище и улыбнулся мне. — Но наверняка мало кто решится объявить себя другом ангуиссетты Делоне.

Чистая правда, но я все равно шлепнула Гиацинта по плечу, и мы покинули храм так же, как и пришли туда, — переругиваясь. И в душах, и в кошельках у нас заметно полегчало. Конюх храмовых конюшен привел наших лошадей, и в приподнятом настроении мы направились в сторону Сеней Ночи, петляя по переулкам в тщетных попытках ускользнуть от Ги, невидимого и неотвязного.

Сбрасывая с хвоста Ги, мы столкнулись с Шахризаями.

Мы выехали на базарную площадь. Гиацинт заметил гостей из Кушета первым и резко остановил лошадь, натянув поводья. Я последовала его примеру и посмотрела вперед.

Окруженные несущими факелы слугами, Шахризаи в черно-золотой парче сплоченной группой двигались в сторону Моннуи и с кушелинским акцентом пели, взмахивая кнутами и бичами. Женщины ехали с распущенными волосами, а мужчины заплели свои в множество косичек, которые словно цепи обрамляли бледные благородные лица. Уже совсем стемнело, и свет факелов мерцал на иссиня-черных волосах всадников и на золотом шитье их плащей. Глянув на кавалькаду из-за шеи гнедой лошади Гиацинта, я мигом высмотрела в толпе Мелисанду.

Нас словно соединила невидимая нить: Мелисанда сцепилась со мной глазами и вскинула руку, останавливая свою компанию.

— Федра но Делоне, — удивленно окликнула она. — Какая приятная встреча! Поедешь с нами в Дом Валерианы?

Не знаю, что бы я ответила, но тут Гиацинт тронул свою гнедую и вклинился между мной и Мелисандой.

— Сегодня Федра со мной, — сдавленным голосом возразил он.

Мелисанда рассмеялась, и прочие Шахризаи вторили ей — высокие и совершенные, братья и кузины. Пусть я не знала их в лицо, но благодаря долгим урокам Делоне помнила имена: Табор, Сакрифант, Персия, Мармион, Фаншон. Все они были прекрасны как на подбор, но никто не мог тягаться очарованием с моей мучительницей.

— Значит, ты и есть ее маленький дружок, — протянула Мелисанда, изучающе разглядывая Гиацинта. — Тот самый, кого иногда величают Принцем Странников. Хотя мне доподлинно известно, что ты никогда не покидал городских стен. Кстати, если я позолочу тебе руку, возьмешься предсказать мне будущее, тсыган?

Шахризаи вновь расхохотались. Я заметила, что спина Гиацинта одеревенела, а лица его мне не было видно. И когда он заговорил, я узнала интонации, которые прежде слышала только от его матери.

— Что ж, на будущее запомни мои слова, Вечерняя Звезда, — холодно произнес он после вежливого кивка. В изменившемся голосе угадывалось эхо дромонда. — Тот, кто покорствует, не всегда слаб. Выбирай с умом, кого приневолить.

Если до этого я самую малость сомневалась, что Мелисанда Шахризай — воплощенная опасность, в ту ночь я совершенно в этом уверилась, когда она единственная из черно-золотых не засмеялась, а задумчиво сузила глаза.

— Неужели я услышала совет от тсыгана, не позолотив ему руку? Это и правда нечто небывалое. Мармион, рассчитайся, не желаю долга перед ним.

Так одно бледное лицо обрело имя; младший брат или кузен, догадалась я, когда юноша быстро и охотно повиновался, достав из кошеля золотой и бросив его Гиацинту. Монета блеснула в свете факелов, Гиацинт ловко поймал ее, раскланялся и сунул добычу в кошель.