Ольга Матвеева - Иван-Дурак Страница 63

Ольга тут же скрылась в ванной. Ивана отправили готовить смесь. Строго по инструкции. Бабушка распеленала ребенка, поменяла подгузник, надела чистенькую рубашечку и снова запеленала, потом показала Ивану, как нужно держать ребенка, и заставила покормить со словами: «Учись, видимо, тебе да мне придется этим заниматься, пока Оля не придет в себя». Когда Иван держал на руках это крохотное беспомощное существо, смотрел, как оно жадно глотает молочную смесь, вдруг понял, что это больше не чужой ребенок, теперь это его дочь. Так уж получилось, что сейчас у этой маленькой девочки, можно сказать, не было матери, значит, Ивану придется стать отцом. После еды Леся заснула.

На семейном совете, который происходил на кухне за невеселым праздничным обедом с шампанским, было решено найти ребенку няню, кроме того, пока няня не найдена, днем с ним будет сидеть теща, а по вечерам Иван. Ничего не поделаешь. Михаил Львович предложил временно сократить рабочее время своего зятя с сохранением зарплаты, с тем, чтобы он мог больше уделять внимания ребенку и жене. Ольга вышла из ванной и медленно прошествовала в спальню. На дочь она даже и не взглянула. В глазах у тещи показались слезы:

— А что же с Олей-то делать? — всхлипнула она. — Ума не приложу.

— Пороть надо было в детстве, да меньше баловать, может, и не выросла бы такой эгоисткой. — Сказал Михаил Львович.

— Я уверен, что это у нее пройдет, она полюбит дочку, вот увидите, обязательно полюбит. Просто ей нужно время. — Успокоил родственников Иван.

— Твоими бы устами да мед пить, — вздохнул Михаил Львович, — будем надеяться на лучшее. А знаешь, Ванька, я рад, что выбрал тогда именно тебя. Ты человек! Настоящий мужик! С этого самого дня ты мне сын, родной. Что бы там ни случилось в будущем…

Иван стал для Леси и отцом, и матерью. Он научился купать девочку, кормить, баюкать, он стирал и гладил пеленки, вставал к ней по ночам. Бабушка тоже помогала, и няню, к счастью, нашли хорошую, душевную, мудрую. Она пыталась Ольгу воспитывать — приносила к ней ребенка, говорила какой он хорошенький, милый, предлагала подержать, приласкать, но та смотрела на девочку со злобой, а когда Леся плакала, начинала кричать: «Да сделайте же что-нибудь! Пусть она замолчит!». Няня качала головой, вздыхала и уходила.

Иван еще больше похудел и выглядел измотанным. Собственно, он и был измотанным: ребенок, учеба, работа, истеричная жена, которая либо молчала, либо сквернословила, либо рыдала. Квартира обошлась ему слишком дорого. Да он там и не бывал, некогда было, и ремонт он так и не начал. Когда ему? По выходным теща с тестем иногда забирали Лесю к себе, чтобы Иван мог хоть чуть-чуть отдохнуть. Он шел в общежитие, напивался там с друзьями — пытался хоть на время забыть о своей взрослой, такой непростой жизни. Даже ночевать там оставался, лишь бы не возвращаться к Ольге — находиться рядом с ней было невыносимо. Сколько раз он хотел сбежать от нее насовсем, но всегда возвращался. Не к ней, к Лесе. Как он ее оставит? Ну, он и влип. За три месяца Ольга вернула свою прежнюю форму: по нескольку часов в день она занималась спортом, купила велотренажер, ездила в бассейн. Она похорошела, в глазах появился блеск. Она начала встречаться с подругами, но к себе домой никого из них не звала — ходила к ним сама. Несколько раз Ольга даже допускала Ивана к себе в постель, сопровождая приглашения заявлениями, что ей необходимо срочно удовлетворить свои насущные физиологические потребности. Иван чувствовал себя униженным, но от предложений не отказывался — у него тоже были физиологические потребности, которые нуждались в удовлетворении. Во время таких ночей Ивану начинало казаться, что все наладится, что у них будет нормальная семья, они будут вместе завтракать и ужинать, вместе гулять с ребенком, вместе ходить в гости, вместе ездить за город на шашлыки, обсуждать книжки и фильмы, да и просто спать вместе. Но по утрам Ольга снова становилась отчужденной и предпочитала с мужем своим не разговаривать, а ребенка и вовсе не замечала.

Однажды, когда Иван вернулся с работы, он долго звонил в дверь, но ему никто не открыл. Он отпер дверь своим ключом, вошел. Ни на кухне, ни в гостиной, где он жил с дочкой, никого не было, детская кроватка была пуста, а коляска стояла в прихожей, значит, они не на прогулке. Иван забеспокоился, побежал в спальню, да так и застыл на пороге: Леся лежала на кровати, а Ольга целовала ей пяточки.

— Она такая хорошенькая, — выдохнула Ольга, — так вкусно пахнет. — Она улыбалась.

— А где все?

— У няни какое-то неотложное дело, а мама к врачу пошла на прием. Меня вот попросили посидеть. — Леся запищала. — А почему она плачет? — удивленно спросила Ольга.

— Описалась или есть хочет, а может, и то, и другое. Ты давно ее кормила?

— Нет, я ее совсем не кормила, — ответила Ольга растерянно.

— А подгузник давно меняла?

— А нужно было менять?

— Вот дуреха, нужно, конечно. Давай научу.

— А у меня получится?

— Получится, не волнуйся.

Так Ольга в одно мгновенье из кукушки превратилась в сумасшедшую мамашку, которая буквально тряслась над своим ребенком. Няню теперь звали только тогда, когда Ольге нужно было куда-нибудь отлучиться. Михаил Львович с женой нарадоваться не могли на дочку. Все были довольны, только Ивану снова не нашлось места в жизни собственной жены. Нет, она допустила его в свою спальню, она ужинала с ним, и с ребенком они ходили гулять вместе и даже, случалось, книжки обсуждали, но не было между ними близости, и раньше не было, а сейчас вся Ольгина любовь и ее внимание доставались Лесе. Ивану было одиноко. Он с удивлением обнаружил, что любит эту непредсказуемую сумасбродку — свою жену. Он ее ревновал. Раньше — к этому негодяю, неизвестному отцу Леси, который всегда незримо витал третьим лишним между Иваном и Ольгой, а теперь ревновал и к нему, и к дочери, и к каждому мужчине, что смотрел на его жену восхищенным взглядом, а так на нее смотрел каждый встречный. Иван смутно догадывался, что как только у Ольги закончится эта ее малообъяснимая материнская горячка, как только она заметит, что мир не замкнулся на ее маленькой дочурке, на ее улыбках, слезах, болях в животике, режущихся зубках, ее миленьких распашоночках, ползуночках и пинеточках, ее уже будет не удержать. Эту вольную, безумную птицу куда-нибудь унесет первым же попутным ветром. Куда ее унесет, к кому? Кто ее знает. Иван был с женой предупредителен, услужлив, заботлив, страстен, щедр, только она принимала его любовь и доброту за глупость, считала его тряпкой, подкаблучником и с каждым днем все меньше уважала. А любить, наверное, и не любила никогда. Правда, по-прежнему хотела.