Екатерина Лесина - Дориан Дарроу: Заговор кукол Страница 65

А если плесень ядовита?

Бурно закипает спирт, и пары его устремляются в стеклянные тенета змеевика. Я убавляю пламя, наблюдая, как жидкость в колбе постепенно окрашивается в мутновато-зеленый колер.

В узкую пробирку текут первые слезы. Прозрачные и со знакомым резким запахом.

Убираю. Жду.

Следующая порция менее прозрачна. А третья имеет характерный малахитовый оттенок и кисловатый аромат. Набирается едва ли треть пробирки.

— Только не говори, что ты это выхлебаешь, — Персиваль поднимается. Его намерения вполне ясны, а побуждения благородны, и вероятно, мои действия несут на себе печать безумства, но я должен рискнуть.

— Это не яд. Это… другое, — я опрокидываю пробирку залпом, морщась от горечи, и закрываю глаза. Прислушиваюсь. Горечь, попав в пустой желудок, вызывает спазмы, но я лишь крепче стискиваю зубы.

Если это яд, то… глупо получится.

Беру в руки Ратта. Заглядываю в глаза. Прислушиваюсь.

Тук-тук-тук.

Крысиное сердце стучит под тонкими ребрами. И мое ускоряется следом. В ушах шумит.

Тук-тук-тук.

Уже не сердце — каблуки.

Шелест юбок. Скрип половиц. Черные ботинки с острым запахом ваксы. Другие запахи. Железо. Масло. Капканы. Машины.

— Хорошая девочка, — голос доносится издали, но заставляет меня сжиматься в комок. Чьи-то руки не позволяют. Держат. Теплые.

Те, другие, пахнут холодом и ржавчиной.

Светло. Высоко. Сырой мел потолка оседает на шкуре. В зубах огрызок сальной свечи, старой — зубы вязнут. Выплюнуть. Вычистить. Замереть. Внизу люди. Двое. Она сидит на полу, разведя руки, а он стоит сзади. Стоит-стоит, а потом раз и снимает голову.

Резче пахнет маслом.

Эмили!

Не голова — кусок головы. Внутри нити-нити. Неживое. Пугает. Неживое не может как живое. Длинные щипцы в руках человека вытягивают паутину. Пальцы ковыряются внутри. Человек поет. Неживое молчит. Свеча вкусная. Ждать долго. На языке вкус крови.

Больно.

— Дорри, мать же твою! Псих несчастный! — меня трясут. Свеча вкусная.

Мокро. Задыхаюсь. Захлебываюсь. Ратт пищит, пытаясь перевернуться на спину. Персиваль крепко держит одной рукой за шиворот, второй размазывает воду по моему лицу. А я не могу сказать, чтобы он прекратил.

Но он сам оставляет меня в покое, лишь встряхивает напоследок и, заглянув в глаза, расплывается в улыбке:

— Очнулся? Очнулся… да я тебя сам прикончу.

Наклоняясь, Персиваль поднимает Ратта и аккуратно укладывает на стол. Руки вытирает о мой сюртук, и мне смешно.

Я падаю на пол и катаюсь со смеху.

Моя сестра — кукла!

— Глава 37. О решениях простых и сложных

Эмили проснулась после полудня. Некоторое время она просто лежала, разглядывая пыльный балдахин. Внутри было как-то нехорошо, и Эмили решила было сказаться больной, но после передумала. Сев на кровати — что-то скрипнуло внутри — она позвонила в колокольчик.

Ужасно тяжелый.

И голова кружится.

— Моя девочка уже проснулась? — вместо горничной в комнату вошла тетушка. В руках ее был поднос, на котором возвышался серебряный кофейник и несколько блюд, прикрытых салфетками. — Как ты себя чувствуешь?

Отвратительно.

— А бледненькая какая! Беленькая! — тетушка, водрузила поднос на комод. — Сейчас покушаешь…

Она суетилась, накрывая стол прямо в комнате, и Мэри, все-таки объявившаяся, помогала тетке. Какие они неуклюжие. Медленные. И любопытные.

Эмили умылась, позволила расчесать волосы и, наконец, села за стол. И тетушка, налив изрядно подостывшего кофе, наконец, сказала:

— Тебе с утра доставили пять букетов!

Всего лишь пять?

— Один от виконта Эшли и…

— …чудесные цветы, просто чудесные! — поддакивала Мэри.

У цветов есть запах. Запах вызывает головокружение и обморок. Кажется, Эмили не совсем здорова.

— И еще визитных карточек одиннадцать! — с триумфом завершила рассказ тетушка и уставилась, ожидая одобрения.

— Это хорошо, — Эмили заставила себя съесть гренку. Запила молоком, у которого был отчетливый металлический привкус. От запаха кофе ее едва не вывернуло. — Принеси.

Мэри вихрем унеслась, а вернулась с резной шкатулкой. Эмили откинула крышку, задумчиво провела пальцем по жестким ребрам карточек и закрыла.

— Ванну приготовь. Тетушка, вы идите, я скоро спущусь в сад. Погода замечательная, — Эмили понятия не имела, какова погода на самом деле, но твердо знала: тетушка должна уйти.

И Мэри тоже.

Но избавиться от них оказалось не так просто. Пришлось принять ванну, позволить вытереть себя, надеть нижнюю рубашку, корсет, который жестко зашнуровывать не стали. Синий чехол. Узкий кринолин. Юбку и, наконец, сатиновое платье, отделанное белой кружевной лентой.

Волосы Мэри заплела в косу, которую уложила вокруг головы. Голове стало тяжело и неудобно.

Странное внутреннее ощущение неправильности росло, и когда подали перчатки, терпение Эмили лопнуло.

— Вон поди.

И Мэри каким-то внутренним чутьем сообразив, что лучше не перечить, выскользнула за дверь. Теперь можно было заняться и визитными карточками. Их Эмили вытряхнула на стол.

Жесткие прямоугольники. Острые края. Одинаково изящные и скучные вензеля. Имена. Титулы. Должности. И снова имена.

Нужная отыскалась не сразу. Квадрат плотной сероватой бумаги с плохо пропечатанными буквами. Значение имеют лишь два слова: "Доктор Дейвил". Адрес нацарапан сзади чьей-то нервною рукой.

Карточку Эмили спрятала в корсаж, остальные же аккуратно сложила.

Пожалуй, теперь можно было и спуститься.

— Все получилось замечательно! Просто замечательно! — отец как всегда бурно выказывал свои эмоции, и сейчас, не удержавшись, вскочил и сдавил Ольгу в объятьях. От отца разило духами, притираниями и чесноком. Но Ольга смолчала и лишь голову повернула, подставляя щеку под поцелуй.

— Моя девочка блистала! — сообщил отец, и выстроившиеся вдоль стены лакеи слегка поклонились, выказывая радость за хозяина.

Ольга чувствовала спиной их насмешливые взгляды, но держалась прямо.

Рассчитать. Если не всех, то половину. И без рекомендаций, поскольку явно те, каковые были представлены при найме на работу, подделка. Эти слуги безалаберны и нахальны. Они мнят о себе многое, на самом же деле…

На самом деле слуги не виноваты в том, что отцу хочется шика.

Подали первое блюдо, выставив на стол тарелки литого серебра.

— А Ульрик? Правда, он хорош? — отец ковырнул вилкой в зубах. — Признай, что тебе повезло…

Мил. Обходителен. Вот только то его исчезновение удивило безответственностью. И некоторая нервозность, каковая ощущалась за маской спокойствия. Ольга замечательно научилась заглядывать под маски.